Начать исследование — дело нехитрое. Главное — провести их тщательно, хорошенько обдумать результаты и попробовать найти выход.
А ситуация — безысходная. Поздним вечером, в своё ночное дежурство, сидит Катерина в кабинете, разложила, как пасьянс, анализы, графики, рентгеновские снимки.
Ермоленко Евгения Петровна. Гормоны — норма, анатомических отклонений нет… Говорит, лечилась прежде. А от чего лечилась, если отклонений нет? Возраст критический. Похоже, слипшиеся трубы.
Если дело в трубах, спасение одно — опeрация.
Но… — блёклые щёки, мелкие штрихи морщин возле губ и глаз, на лбу — увядшая кожа. Где же ты была, голубонька, раньше? Женщин за тридцать не любят брать на операцию.
Что же делать? Провести ещё исследования. Если — трубы, попробуем гидротубацию.
Вспоминая свою юность, Катерина удивлялась — юности как таковой не было. Наверное, из-за Борьки. Катерина не проводила время с одноклассниками и однокурсниками, не участвовала ни в каких школьных и студенческих вечерах. Задушевных подружек, с болтовнёй по телефону, с прыгалками-классиками, у неё не было. Она всегда спешила домой — к Борьке.
Пока она нужна была Борьке, а нужна она была ему ежеминутно до его пятнадцати лет, ни о каких подружках и речи возникнуть не могло. И, только когда Борьке исполнилось пятнадцать, её жизнь круто изменилась — Борька записался в физический кружок и стал пропадать там, а Катерина впервые осталась сама с собой. У неё была теперь только клиника.
Работали в клинике в основном женщины. В суете ежедневных дел, замученные семейными обязанностями, на новые контакты шли тяжело. И Катерина не стала ломиться в чужие двери, в ординаторской старалась не задерживаться, уходила к больным, на совещаниях никогда не выступала, чтобы не подумали, что она хочет обратить на себя внимание, — она была вне людей, и люди были вне её.
Одиночку, очертившую вокруг себя круг, приветливой улыбкой откупавшуюся от коллег, заметила не сразу. Понадобилось два года, чтобы Катерина осознала: Тамара Поликарповна дежурит под Новый год, Восьмого марта, Первого мая — в праздники. Одиночка не производила впечатления одиночки. Глаза восточной красавицы, большой нос, чётко очерченные, крупные красивые губы. Тамара не была красива, а запоминалась. Даже то, что она была полной, её не портило. При этом походка у неё была лёгкая, шаг неслышный.
Больные радуются встрече с ней.
У Тамары нет никого, раз она работает в праздники, а у неё — три жениха.
Не раз хотела пригласить Тамару к себе на праздник. Танцы можно устроить. Правда, Катерина не представляла себе, как будет танцевать с Юрием при Всеволоде, а с Всеволодом — при Юрии. Пригласить-то Тамару хотела, а язык почему-то не поворачивался пригласить. Что, если женихи выкажут Тамаре равнодушие? С какими глазами они встретятся на работе?! Нет уж, лучше активности не проявлять. Катерина издали наблюдала за Тамарой, в любой миг готовая к общению, но первая проявить активность не решалась.
Тамара пришла к Катерине сама.
Но прежде произошло событие, которое изменило её жизнь.
К ним на практику прислали студентов шестого курса.
Коля вошёл впервые в ординаторскую, как входят в праздничный зал. Тоненький, как лозинка, нервный, глазастый, с узкими длинными пальцами. Он огляделся и взглядом сразу пристыл к Тамаре. Стоял и смотрел на неё, а потом подошёл к ней.
— Здравствуйте! Я хочу работать под вашим руководством. — Сказал и сильно побледнел, но повторил ещё раз, звонко, на всю ординаторскую: — Я буду работать только под вашим руководством!
Непонятно по какой причине, Колю все дружно полюбили. Почему-то прозвали его Аспирантом, хотя в аспирантуру он в то время вовсе не собирался.
Практика длилась месяц. И весь этот месяц он старался быть всё время рядом с Тамарой. Вместе с ней обследовал больных, пристраивался рядом с ней — записывать истории болезней… Операции делал только в её присутствии, под её руководством. Вместе с ней обедал.
Тамара перестала дежурить по субботам и воскресеньям. Врачи, привыкшие к тому, что она легко подменяет их, вынуждены были дежурить сами.
Тамара не ходила — летала, каждую минуту звенел её голос: «Здравствуй!»
Казалось, только это слово и существует для неё теперь, к месту и не к месту — «Здравствуй!».
Но практика кончилась.
Странно было видеть Тамару одну в ординаторской, в коридорах клиники, во время операций. Первое время ещё сохранялось в ней радостное возбуждение, но постепенно начала она худеть, глаза становились всё больше и печальнее.