Катерина недоумевала. Неужели Аспирант бросил её? Так непохоже на него!
Тамара пришла к ней сама. Пришла в день Катерининого дежурства.
Поджав ноги, сидела Катерина на диване и читала Воннегута. Маленькая лампа освещала только часть дивана. Была поздняя ночь, больные и медсёстры уже давно уснули.
Скрипнула дверь. Катерина вздрогнула от неожиданности. Напряглась, пытаясь разглядеть, кто же возник в дверях.
— Простите, можно? Я не позвонила, я лучше так… Мне нужно поговорить с вами.
Ничем не выразила Катерина своего удивления, хотя появление Тамары в ночное время показалось ей очень странным.
— Садитесь, — Катерина опустила ноги на пол.
Тамара послушно села и долго молчала.
— Мне тридцать пять лет. — Снова замолчала. И Катерина тревожно ждала, что случилось? — Ему двадцать два, — сказала наконец. Снова замолчала.
Сидела Тамара боком, так, что большой нос был виден от самого своего корня, от тёмных, почти сросшихся бровей, до острого кончика. Билась на виске жилка, подрагивали губы.
— У меня унылый старый нос, — сказала, словно подслушала Катерину, Тамара. — У меня волосатые руки и ноги. А он говорит, я самая красивая. Я не умею разговаривать с людьми, а он говорит, я самая умная. Он же меня не знает, а узнает — разочаруется. В общем, он хочет ребёнка, а у меня ребёнок не получается, — на одном дыхании договорила Тамара и опустила плечи — словно повисла на своём позвоночнике, скорбная и тихая.
Почему она пришла именно ней, Катерине, к девчонке, а не к опытным врачам — светилам, работающим в клинике более тридцати лет?!
Катерина ждёт, что Тамара ещё скажет. И Тамара снова говорит, бесцветным, равнодушным голосом, словно не о самом главном для себя:
— Мне тридцать пять лет. Если бы я родила… пусть он уходит… он не нужен. У меня унылый старый нос, я разглядывала себя. Берёшь в руки зеркало, подходишь к большому… когда смотришь прямо, не видно, а сбоку — смотри! Рожу, и пусть уходит… От него останется память. Вы скажите, что он во мне нашёл? Может, он издевается надо мной? Он говорит: я — богиня. Ноги целует. А они волосатые…
Тамара — не взрослая, это она, Катерина, — взрослая, должна утешить, должна спасти.
Почему не получается ребёнок?
Все последние дни Катерина чувствует себя странно: тяжёл и болезнен правый бок, незнакомы и непослушны ноги, всё время подташнивает.
Домой идёт Катерина еле-еле, с опаской прислушиваясь и приглядываясь к стремительной жизни города, равнодушная к вялому дню с крупными мокрыми хлопьями. Не о доме думает, не о сегодняшней встрече с женихами, не о Борьке, перед ней Тамарины, чуть навыкате глаза, глаза Ермоленко. Жалобные глаза.
Может быть, подспудно живёт в Катерине страх, что она тоже женщина нездоровая?! Здоровых женщин вокруг неё нет!
Обида на судьбу живёт в Катерине с детства. Почему женский удел намного тяжелее мужского? Почему природа женщину отметила, наградила страданием, на её плечи возложила муки продолжения рода и ответственность за жизнь ребёнка?
Да, кроме природой уготованной ей боли и неудобств, женщина в России несёт на себе ещё и весь быт целиком, и полный рабочий день. Она всегда всем что-то должна. На работе должна выложиться полностью. Должна достать продукты, сготовить, убрать, постирать, воспитать детей, ухаживать за мужчинами… Если судить по её больным, всё это на одной женщине! Как получается, что сильные мужчины, самой природой предназначенные оберегать, защищать женщину, мать своих детей, перекладывают на её хрупкие плечи тяжёлые сумки и всё остальное?
Нет, она не хочет замуж. Она прожила жизни всех своих больных, с первого часа их замужества. Она наслушалась, какие обиды и унижения подстерегают женщину на этом пути. Она не хочет рабства, не хочет униженности, не хочет мужского барства.
Катерина не заметила перелома дня, но мокрые хлопья стали замерзать на лету. Они съёживались, твердели и на землю уже падали градом, звеня и подскакивая. Обессиливающий людей день обернулся днём бодрости. Свежий вкусный воздух, пляска и звон града. Но вместе с тем — гололёд, ноги скользят, и каждый шаг для неё — проявление героизма, преодоление боли в боку и тошноты.
Катерина шла медленно. Странно, непонятно чувствовала она себя. В ней притаилось что-то чуждое, опасное, чего она объяснить не может. Ни радости, что кончился, наконец рабочий день, ни обычного желания принять душ и отдохнуть, ни ожидания сегодняшней Встречи с женихами.
Длинный, беспомощный день. Пока она не сумела найти решения, как лечить Тамару.