Дозваниваться пришлось долго, к той секунде, когда она наконец узнала номер, мальчишки с воплем «мама!» прибежали в кухню.
— Я выиграл! — торжествовал Артём.
Катерина положила трубку на рычаг. Не при мальчишках же спрашивать об аварии с Всеволодом.
Артём подошёл к ней, словно ждал вознаграждения за выигрыш. Катерина поразилась, как похоже выражение его лица на Всеволодовское, когда тот выигрывает: глаза блестят хищным блеском, в них вспыхивают и гаснут чёрные искры, губы собираются в твёрдый узкий серпик.
— Никак не пойму, почему вы так любите выигрывать. Разве тебе не радостно, что выиграет твой брат? Почему ты хочешь быть всегда первым?
Оживление слетело с лица Артёма, он заморгал, растерянно открыл рот.
— Ты же любишь брата!
— Это новый подход к проблеме, — повторил Артём Всеволодовское любимое выражение, видимо, не очень понимая его смысл. — Мне эта мысль как-то не приходила в голову.
— Хорошо, что пришла. Кто из вас троих должен быть первым?
— Папа! — не задумываясь, сказал Артём.
— Папа болеет за ту команду, за которую болеет Петя. Значит, сегодня он не выиграл, а проиграл, и у него было бы сейчас плохое настроение, он огорчился бы, не так ли?
— У тебя, ма, железная логика! — Петя показал ей на хлеб. — Намажь мне, пожалуйста, кусочек!
Так повелось, она всем мазала хлеб маслом, всем подавала к носу еду и чай, на всех стирала, на всех гладила.
Это от Всеволода. Он сидит рядом с ящиком, а сам ни за чем руку не протянет — вилку взять, обязательно попросит:
— Дай, пожалуйста! — А когда дашь, поблагодарит обязательно: — Спасибо! — Или: — Большое спасибо!
В вежливости ему не откажешь. «Добрый день», «спасибо», «пожалуйста», «разреши, пожалуйста»… — к месту и не к месту бессчётно говорит он.
Но движения лишнего не сделает. Чай подай. Вилку подай. Грязную тарелку убери. А вымыть тарелку даже не придёт в голову.
Катерине всегда хотелось людям услужить. Это в крови. Заботы о Борьке, желание помочь больным…
Борька на её свадьбе напился, лез целоваться и жарко шептал в ухо: «Ты безграничная. Ты кроткая. Ты вся — для всех! все раздашь, ты ничего для людей не пожалеешь!»
Мальчики, следом за отцом, хорошо выучили «пожалуйста», «спасибо», но эти слова всегда были рядом с «дай», «сделай», «принеси».
В первый раз в тот вечер Катерина с ужасом посмотрела на мальчиков со стороны: как жить они будут, если ничего сами делать не любят и не хотят. Хлеба куска не возьмут, если не подашь.
— Намажь, пожалуйста, себе сам! — тихо сказала она.
Послушно Петя взял ножик, придвинул к себе маслёнку, замёрзшее масло не отколупнулось, отрезать себе ломоть от батона он тоже не сумел, получился уродец, мятый, толстый с одного конца и прозрачный с другого.
— Я не умею, — сказал Петя.
Она пожала плечами, продолжала мыть гусятницу из-под баранины.
— Поучись, — сказала тихо.
Она не стала резать им хлеб, колбасу и сыр, разливать чай, пошла в ванную стирать рубашки. Рубашки скапливались как-то очень быстро, — кажется, пять дней назад стирала, и вот снова.
Всеволод мог разбиться не обязательно в Москве. Он любит «Иверию», поехал в Одинцово.
А зачем он поехал в Одинцово? А с кем он поехал в Одинцово?
Волосы мешали, лезли в глаза, от них стало жарко, Катерина мокрой рукой собрала их, смотала, завязала в узел.
Обычно он встречал её вопросом:
— Кто к тебе сегодня приставал?
Сначала, в первые годы, она очень удивлялась этому вопросу, обижалась, пыталась объяснить, что никто к ней не приставал, она не понимает, о чём он.
— Этого быть не может! Ты так хороша! Я бы обязательно пристал! Ты всё время улыбаешься, а мужику только улыбнись!
— Что же, мне не улыбаться?
— Конечно, нет! Никому, кроме меня, не смеешь улыбаться! — Всеволод буквально злиться начинал. — Ты нарочно улыбаешься. Тебе нравится, когда к тебе пристают. Если женщина не захочет, к ней никто не пристанет.
— Кто тебе сказал, что ко мне пристают?
Её очень оскорбляли подобные разговоры, она плакала, клялась, что никто к ней не пристаёт. А сейчас ей стало неприятно. Дело не в ней, дело во Всеволоде. Как может интеллигентный человек употреблять подобные слова? Как смеет оскорблять свою жену?
Мгновенно Всеволод забывал о своих подозрениях, гладил её, целовал, ласкал, а она долго не могла успокоиться, забыть его чужое, холодное выражение лица, его неприятный голос, его отвратительное словечко «приставал», вздрагивала от его рук, не радуясь им, не подключаясь на его волну. И на другой день шла на работу, всё ещё не отделавшись от скользкого ощущения обиды.