— Всё, что любишь ты, вкусно, всё, что готовишь, я люблю.
— Так неинтересно. Мне хочется сделать тебе то, что любишь ты.
Он удивлённо посмотрел на неё. Глаза — усталые, кожа — пепельная, нос заострился, под глазами — тени.
«Вот за чей счёт ты разбухаешь!» — жёстко сказала она себе. Спросила тревожно:
— Зачем ты так много работаешь? Я получаю хорошую зарплату. И ты получаешь хорошую зарплату. Разве этого нам мало?
Он загадочно улыбнулся:
— Когда-нибудь узнаешь. Всё тайное становится явным. Скрывай не скрывай. Так надо. Не мучайся.
Почему-то тогда она отступила. Анатолий вполне доволен своей жизнью, уговаривала она себя. Араз ему хорошо, зачем из-за него мучиться?
Лёгкое любопытство вспыхнуло в ней к Толиной жизни и погасло. Так радостно, так удобно у них в доме!
Росла Катюшка.
— Папа! — бежала навстречу, в одно мгновение оказывалась у него на руках.
Он играл с ней, строил самолётики и дома из конструктора, скакал с ней через верёвку и учил вместе с ней стихи. Дочка, покупки, прачечные и чистки, уборка, завтраки — всё на плечах Анатолия. Нравится ему ограждать её от жизни, баловать и любить — пусть, значит, так тому и быть.
Но беспокойство, рождённое: под проливным дождём, в разговоре с Тамарой, осталось. Ведь не заметит она, как перестанет ускоряться бег её сердца при виде чужого горя. Пусть дома уют и покой; она попробует сопротивляться идущему в ней процессу вытеснения чувства сострадания равнодушием.
— Коля! — остановила она его у выхода из палаты. Тамара уехала на улицу Еланского, в старое здание клиники, и Коля был сам по себе, что случалось крайне редко. — У меня к тебе просьба, пойдём погуляем. Здоровый морозец, прочистим лёгкие!
Николай не удивился. Скажет ему Катерина «Прыгни с вышки», он прыгнет. Скажет «Съешь змею», он съест. Для Николая Катерина — над всеми. Благодарность ли за спасение Тамариной жизни, как был уверен Николай, просто ли обыкновенная симпатия, а может быть, то, что у Тамары Катерина — единственная подруга, а может, всё вместе — ей всё равно, важно то, что он вот он, около, готовый идти с ней куда угодно.
Выйти на морозец оказалось легко, а заговорить — невозможно.
Как это — вторгнуться в чужую жизнь? Да ещё в жизнь интимную, в которую не вхож никто. Пусть они — врачи, обязанные вламываться именно в неё, но то больные — посторонние люди, выписались, и нет их больше в твоей жизни. А тут товарищи, коллеги, единственная близкая подруга.
Николай молчал. Только курил. Был он спокоен, как спокоен человек с чистой совестью. Он совсем не изменился с тех пор, как женился на Тамаре: такой же тонкий, с тёмными синяками под глазами, такой же пристальный взгляд у него. Новое в нём — уверенность в себе. Кому-то, может, и незаметная, а Катерине она видна: Николай знает, чего хочет в жизни, и своим упорством пробьёт всё, что нужно пробить. И кандидатскую защитит, и докторскую, и врачом крупным станет и, может быть, даже совершит в их науке переворот.
— Прости, что оторвала тебя от твоих дел и что вторгаюсь в область, в которую вторгаться не смею, — сказала наконец. И Сильно заколотилось сердце. Как она обрадовалась этому! Значит, не так уж она и заросла сорняком. — Коля, ты уверен, что будешь долго жить?
От неожиданности Николай остановился, даже сигарету от губ отвёл. Поднялись брови, и лицо сразу стало детским.
— Над каждым из нас судьба, так? Ты вот куришь! Как врач, ты должен знать, какой процент курящих гибнет от рака лёгких.
— Я тебя не понимаю, — тихо сказал Николай и затянулся. — К чему ты это?
— Ты уверен, что умрёшь позже Тамары? Прошу, ответь на мой вопрос.
Он пожал плечами.
— Глупо утверждать, что будет именно так. И, честно говоря, я предпочёл бы умереть раньше Тамары.
— Вот мы и договорились. Как произойдёт в жизни, мы с тобой не знаем, но такая вероятность — ты можешь умереть раньше Тамары — существует, верно ведь?
— Ну?! — кивнул Коля.
— Как она останется совсем одна, ты подумал?
Николай растерянно моргнул.
— Почему одна? А я? Куда денусь я? Собственно, почему я должен умереть? И зачем заглядывать на много лет вперёд? И почему ты думаешь, что ребёнок спасёт от одиночества? Смотря какой ребёнок… Я вот для своих родителей не подарок. Не звоню по месяцам. Вовсе не хочу, чтобы Тамара такого выродила.
— Всё зависит от воспитания.
Николай присвистнул:
— Думаю, от генетики зависит ничуть не меньше.
Но Николай задумался. Она это видела по бровям, которые вновь недоумённо поднялись над детскими глазами. Он затягивался глубоко, глубже обычного.