Толя молчит.
— Что ты, Толя? Обиделся?
Толя молчит. И Катерине кажется, он слышит, вернее, слышал, как она уговаривала себя хорошо относиться к нему, как домкратом поднимала из груди к языку нежность пополам с благодарностью.
В комнате темно, Катерине неловко за свою игру перед ним. Она чувствует, ему явно не по себе. И вдруг, холодея, угадывает: он всё понял. Из озноба — сразу в жар… она прикладывает ладонь к одной щеке, к другой. Почему так стыдно, так нестерпимо стыдно?
— Ты обиделся? Почему ты молчишь? — лезет она на рожон. — Толя, Толечка!
— Спи, Катя, тебе нужно выспаться, — хрипло говорит он. Осторожно высвобождается из её объятий, прячется под одеяло. — Спи, моя родная. Я хочу, чтобы ты выспалась. У тебя такая трудная работа!
Он спит, а она не может уснуть. Смотрит в белый потолок. По потолку идут блики: то ли едут машины по улице, то ли мигает фонарь…
Если Анатолий живёт ради неё, значит, её жизнь вдвойне значима и ценна.
Зачем живёт она? Вылечивать больных — её назначение. А ещё? И у Анатолия, и у Николая есть любовь. Таинственное чувство, живущее внутри них, заставляет их глупо улыбаться… Любовь — тоже смысл жизни? Что значит «любить»? Она хочет всё делать для Анатолия и не может.
Почему тогда на работе время летит так быстро, а дома тащится, словно товарняк по летним занятым путям?
Ермоленко, Верочка, Тамара заставляют её забыться и не думать о себе, а дома, хочет этого или не хочет, она только и делает, что думает о себе: «хочу того», «хочу этого» — совсем как старуха в сказке о рыбаке и рыбке.
Анатолий спит. Он тихо, почти неслышно посапывает, преодолев обиду. В нём много скопилось боли. Сколько раз он протягивал к ней руки, а она — отводила их! Он спит.
День сменяется днём.
Человек просто живёт — в своём привычном ритме. До каждой трещины знакомый асфальт по дороге к автобусной остановке. До каждой веточки знакомы деревья. И то, что она делает ежедневно, знакомо. А оглянешься, и получается: вроде ты уже прожил большой кусок жизни. Больные или любовь — смысл её единственной жизни? Что не так в её отношениях с Анатолием?
Катерина полюбила гулять. Оставив Катюшку на Анатолия, бродила по городу. Окружённая толпой, была одна.
Дома есть тёплые и есть холодные. Прижмётся к стенке тёплого дома, согреется. Остановится около холодного дома, озноб пройдёт по позвоночнику — иди отсюда.
Между домами нашла садик. Четыре дерева, скамья, голые прутики кустов. В центре прутик и дерево — неожиданный праздник. Сколько людей здесь, под этими ветками, прятались от своей жизни?!
Нравилось ей стоять посреди проспекта. Подземные переходы она терпеть не может, а вот стоять в самой середине улицы и смотреть сначала влево — откуда на неё машины идут, фарами освещая её и делая значимой, будто она на сцене стоит, а потом вправо — теперь машины от неё уходят, как жизнь, мигая красными глазами, прощаясь.
Дома тепло, уютно, чисто. Дома — Катюшка и Толя. А ей плохо дома. Какая-то сила гонит её из дома прочь — к огням города, к непрекращающейся жизни, к запрятанным между домами деревьям и кустикам. У неё есть всё. А дыхания нет.
Подошла к дому. Около будки телефона-автомата плачет женщина.
— Что с вами? — спрашивает Катерина, полуобнимает её за плечи, надевает на голую шею свой шарф, ведёт её к автобусу, едет вместе с ней в больницу.
Долог разговор с дежурным врачом. Женщина права — надежды нет, сын обречён.
Вот в такой ситуации что делать? Больница — хорошая, врачи — хорошие. Если не могут помочь они, как поможет она, врач другой специальности?
— Дайте мне адрес вашей невестки.
Поздно ночью, добравшись наконец до дома, она пишет письмо незнакомой, чужой женщине:
«Я врач и мать. И вы — мать. Вы ничего не знаете о своём будущем и о будущем своего ребёнка, какая судьба кому уготована?! Прошу Вас просьбой матери: привезите сына к отцу и бабке, не лишайте последней радости несчастных людей. Заверяю Вас как врач — Ваш муж не заразен, он облучён, и процесс распада происходит только в его организме. Если Вы — человек и мать, приезжайте».
Когда, наконец, она ложится, Анатолий ещё продолжает работать.
Катерине жалко его — это чувство над всеми вопросами и ощущениями. Голова освещена оранжевым светом, распушены волосы, розовая щека.
— Толя, ложись спать» — зовёт она. — Я не хочу лишних денег, мне ничего больше не нужно, у нас всё есть. Нельзя полночи чертить, ослепнешь! Иди же! Я не могу без тебя уснуть.