Растерянная, потрясённая, стояла Катерина рядом со счастливым, приосанившимся даже старичком.
Перевезти стол оказалось трудно. Сначала не было машины, а были ребята, готовые тащить любую тяжесть на любой этаж. Потом пришла машина, исчезли грузчики. Выручил старичок-продавец, готовый для Катерины сделать невозможное за то, что она в восторге поохала и поахала над столом! Исчез на несколько минут, оставив её любоваться произведением искусства, вернулся с молодыми ребятами.
— Десятку им, машину оплатишь само собой, — сказал. — Эх, жизнь моя!
В глаза Катерине не глядел, видно, расстроенный тем, что она стол забирает.
Она шла за столом, как за чудом.
В ярком свете он оказался ещё значительнее. Глубокий блеск, благородство, гордая осанка… Это как раз то, что ей в жизни сейчас необходимо. Она поставит стол боком к окну, чтобы Анатолий мог чертить по субботам и воскресеньям при дневном свете. Для вечеров она купит лампу на ножке из красного дерева. Будет ходить в антикварный магазин до тех пор, пока не подберёт именно такого, глубокого цвета и той же породы. Пусть Толе будет удобно.
Стол не для чертежей, над которыми Анатолий корпит ради денег. Она уговорит Толю написать диссертацию и разработать свои открытия — он и через голову начальника сумеет пробить их! И тогда начнётся у Анатолия новая — творческая жизнь.
Только к шести часам вечера стол, наконец, занял предназначенное ему место. Катерина вытерла пыль мягкой суконкой, в ящики настелила бумагу и, полюбовавшись столом от двери, побежала в детский сад за Катюшкой.
За Катюшкой всегда приходил Анатолий, и Катерина не учла, как он испугается, не увидев дочку среди детей!
— Мама, у нас обновка! — Катюшка сразу побежала к столу.
Катерина засмеялась.
— Обновку надевают на себя, а это покупка, это стол, — радостно объяснила Катерина, снова в изумлении замерев перед столом: дома, в ярком свете, он был ещё более величественный и таинственным. Кто работал за ним? Что делал? О чём думал? Счастье или несчастье принесёт стол им? Стол, показалось Катерине, стал членом их семьи в ту минуту, как занял своё место у окна.
— Я положу в ящик куклу, пусть она там спит, как в кровати, — дочка побежала было за игрушкой.
— Подожди, — остановила её Катерина. — Кукле нужен воздух, чтобы дышать. Она задохнётся в ящике. Но самое главное: это папин стол, а не твой и не мой. Понимаешь, папин?!
В эту минуту вошёл запыхавшийся Анатолий.
— Катя! — крикнул он с порога.
— А! — откликнулись обе.
Он был бледен.
— Что случилось? Ты не заболела? Я звонил на работу, ты ушла с середины дня.
— А зачем ты звонил? Ты никогда не звонишь. Один раз звонил, когда купил «Жигули».
— Не знаю почему, мне стало неспокойно. Мне показалось, ты думаешь обо мне. И я испугался.
— Почему же нужно этого пугаться? — засмеялась Катерина.
— Что же ты, папа, ничего не видишь! Это тебе обновка, ой, покупка! Тебе подарок! Ты теперь будешь работать за настоящим столом.
Анатолий сел на тахту, заморгал.
Мне?! Зачем?! — У него задрожали губы, лицо странно поехало вбок, казалось, ему стало плохо.
Катерина опустилась перед Анатолием на пол, положила ему на колени голову. А потом, преодолевая робость, стук сердца, заторопилась, боясь, что Анатолий не даст ей договорить:
— Нельзя всё мне, Толя, мне и Катюшке. Ты напишешь кандидатскую, а потом докторскую… Ты за ним оформишь все свои открытия!
Она замолчала, поражённая новым ощущением, — она переполнена никогда ранее не испытанной радостью и удивительным открытием: Анатолий, видно, вовсе не жертвует собой, отдавая, даря всё ей, он каждый раз испытывает вот такую же острую радость, какую испытывает сейчас она. Она поднялась, легко счастливая, в себе чувствуя себя очень много в ней сейчас радости!
— Мне?! — Анатолий тоже встал. Осторожно подошёл к столу, осторожно погладил его, осторожно выдвинул один ящик, долго смотрел в него, гладил нарядные стенки, задвинул, выдвинул другой. По очереди выдвигал все ящики, рассматривал, и лицо у него было как у Катюшки: отрешённые, счастливые глаза, аккуратные яркие круги на щеках.