— Но нельзя же остановить личную жизнь?! — в отчаянии воскликнула Катерина. — Нельзя остановить речку, нельзя на бегу остановить сердце, человек умрет, вода в речке пройдёт, жизнь пройдёт. Я каждый день жду, ты поговоришь со мной, ты расскажешь мне, чем занимаешься, о чём думаешь. Мы только что поженились! А ты меня не видишь. Не видишь, во что одета, что тебе приготовила, как смотрю на тебя.
Юрий беспомощно улыбнулся.
— Мне казалось, ты всё понимаешь и без моих рассказов. Ты же сама много времени отдаёшь своей работе. Ты же защитилась! Ты же знаешь, что это такое. Я был уверен, ты думаешь о жизни так же, как я, думал, ты понимаешь: работа — наша главная жизнь, работа такая же личная жизнь. И сейчас мне, например, необходимо сделать рывок. Он нужен д ля тебя, чтобы я мог создать тебе самые лучшие условия. Я хочу, чтобы ты ходила в театры, отдыхала в самых лучших санаториях, собрала самую лучшую библиотеку. Прежде всего мы с тобой служим обществу, и ты должна понимать, что такое работа. Это самое главное для нас. Мы же с тобой вместе! Но я не виноват, что ты отвлекаешь меня — когда я смотрю на тебя, я перестаю соображать, не могу работать. Но я всегда о тебе помню, я знаю, ты есть, ты — моя. Разве не так?
Катерина ничего не ответила. Она была крайне растерянна. Разве они, как говорит Юрий, — вместе? Что значит быть вместе? А в самом деле, разве они не вместе? Вместе ужинают, вместе, на одной постели, спят. Это самое плохое, что они спят в одной постели: Юрий спит, а она не спит, она мучается, ждёт, когда он обнимет её, когда скажет ей ласковое слово. Разве это «вместе»?
— Я не умею делать два дела сразу, — сказал Юрий. Он щурился от света, который она зажгла, чтобы перебить белый свет фонаря.
— Разве я — дело? — спросила тихо Катерина. — Я человек, а человеку обязательно надо уделять время и внимание.
Теперь помолчал Юрий. Помолчал недолго, но молчание его было удивлённым и растерянным.
— Потерпи немного, — виновато сказал он. — Кроме того, что мы, конечно, люди, мы — члены общества, мы должны выполнить свой основной долг.
— А как же жизнь? — упорно, настойчиво, но уже скорее себя спросила Катерина. — Я тоже люблю работу, но ты для меня — такая же главная жизнь, как и работа.
Юрий не ответил. Лицо у него было серое, измученное, точно он много суток не спал. Катерина сказала тихо:
— Давай спать. Сейчас поздно. Извини меня. Я понимаю, ты очень устаёшь, тебе нужно высыпаться.
Первое, что она сделала на следующий день в перерыв: купила шторы, чтобы закрыться наконец от фонаря, белым, мёртвым светом обливающим комнату.
Юрий пришёл раньше обычного на час.
— Я не договорил вчера, — сказал он за ужином. — Я хочу, чтобы ты поняла. Жизнь — это и есть служение обществу. — Он очень внимательно и мягко смотрел на неё. — Мы… нас нет, понимаешь? Есть то, что мы обязаны отдать обществу. Есть наше назначение. Придёт отпуск, мы отдохнём.
Катерина не поддержала разговора. Ни одной мысли в голове нет. В ней, кажется, нет ни капли воды, она суха внутри. Она очень мало спала, но спать не хотелось, она слишком возбуждена. Жадно смотрела на Юрия, словно от него ждала успокоения и утоления жажды, смотрела; даже слушала, а что он говорил, не понимала. Всё, что он говорит, наверняка так и есть! Только нужно сосредоточиться, понять, чего он хочет от неё. Но понять она не могла.
В этот вечер Юрий снова принялся рассказывать, как учился в школе, как холодно и голодно было в войну и долго после войны, как он старался много читать, чтобы разобраться в жизни. После уроков мальчишки, чтобы заглушить голод и как-то развлечься, подолгу разговаривали с учителем литературы. Учитель говорил им, о чём тот или другой писатель думал, когда готовился работать над новым произведением. Получалось так, что учитель знает всё про писателя: мысли, привычки, смены настроений в зависимости от смены ситуаций. По выражению Юрия, учитель литературы очень помог ему определить жизненные позиции и выдержать нищету и голод.