Я считаю, что тринадцать лет без свиданий сделали его до такой степени уязвимым, что воспользоваться этим было бы попросту неэтично. И тем не менее.
– Да, определенно, следует продолжить.
– Тогда – о правилах. – Он смотрит на листок бумаги. Я слежу за его взглядом, забираю у него бумажку и в первый раз встречаюсь с его женой.
– Это написала твоя жена, – говорю я, пробегаясь по списку из того, что видимо, было словами. Листок уже весь измят, как будто его много раз складывали и разворачивали.
– У нее ужасный почерк, да? – спрашивает он, и когда я перевожу взгляд с записки на него, я вижу Эрика, мужчину, который привел меня в парк развлечений. Он улыбается, и эта маленькая жестокость повисает между нами в воздухе. Я вижу, что ему немного не по себе от этих слов, и он облегченно выдыхает, когда я улыбаюсь в ответ.
– Это даже на английский не похоже, – замечаю я и мысленно подвожу итоги месяца, который мы провели, следуя правилам: во-первых, к моему огромному сожалению, второе свидание не заканчивается сексом. За всю ночь я съедаю только пару кусков хлеба, запивая их джином. После бара мы выходим в темноту ночи и пристаем друг к другу в парке. Тот факт, что мы оба во мраке словно тени, провоцирует нас на откровенность, и я рассказываю ему, что иногда на выходных лежу на одном месте и не двигаюсь, пока мне не приспичит в туалет или не пора будет на работу, а он говорит, что стерилизован, и мы смеемся, потому что правило первое гласит: мы не можем заниматься незащищенным сексом. Но, отсмеявшись, Эрик замыкается в себе, чему способствует еще и количество выпитого, и мы смотрим, как через полночный Вашингтон-Сквер проплывает невеста – ее платье и вуаль отливают голубым в рассеянном свете фонарей, – и я думаю о его жене, гадая, правша ли она, переживает ли из-за своего почерка, или она такая красивая, что об этом ей беспокоиться не приходится.
И когда Эрик поворачивается ко мне, кажется, что его глаза того гляди вылезут из орбит, из-за ветра, треплющего волосы, я вижу его залысину, напротив нас кто-то наигрывает «Mary Had a Little Lamb» в миноре, и вот тогда ему, кажется, удается на мгновение протрезветь и яростно обрушиться на мои губы, и наши рты движутся невпопад, поцелуй выходит слюнявый, несмотря на сухость от количества выпитого джина.
Я уверена, что на третьем свидании мы займемся сексом. Я бреюсь везде, прижимая опасную бритву к рукам и ногам под углом тридцать градусов, пока на мой район опускается вечер, и когда я приезжаю в клинику, он целует меня в шею, что-то шепчет на ухо, и мы оба сдаем анализы на инфекции, передающиеся половым путем. Эрик заметно нервничает и говорит мне, что не любит больницы, потому что они пахнут мочой и гардениями, а еще он боится смерти, и, теоретически, я тоже, но мне вслух признаваться в этом, учитывая нашу разницу в возрасте, было бы неловко, так что я говорю ему, что да, я бы не отказалась жить и дальше, мне, в общем-то, нравится. Но по большей части я надеюсь, что у меня нет хламидии, так что я пропускаю мимо ушей добрую половину того, что он говорит мне о своем страхе смерти, и замечаю брошюру с белым ребенком на картинке, а когда результаты анализов приходят отрицательными и мы идем за бургерами, я ничего не ем, потому что по-прежнему хочу заняться сексом, но все думаю об этом ребенке, о мягкости его черепа, и пока я вспоминаю о том аборте, что сделала, когда мне было шестнадцать, ему звонит жена, и он уезжает, потому что сегодня третье июля, нужно приготовиться к завтрашнему барбекю, и одно из правил гласит, что если она звонит, ему нужно ехать. Во время этого разговора из трубки доносятся звуки ее голоса, и он отвечает: «Ребекка, ну хватит, Ребекка». И между четвертым и шестым свиданием я лихорадочно пытаюсь пробить ее в интернете, но Ребекка Уокер – слишком распространенное имя, а Эрик, хотя и посвятил свою профессиональную жизнь оцифровке негативов, отказывается подчиниться неизбежной оцифровке своих мыслей, приемов пищи и местоположения (то ли в силу уверенного в своей правоте луддизма[6], то ли по причине общей устарелости), так что найти ее через него я не могу, и не сплю по ночам, просматривая твиты десятков рядовых белых женщин, – ищу в них подсказки, но нахожу лишь перекрестные совпадения. На седьмом свидании мы по-прежнему не занимаемся сексом, и это начинает становиться оскорбительным, но я готова на любое унижение, лишь бы получить желаемое, так что на девятом свидании, после того, как мы уже месяц общаемся вживую, в ход идут бананы и фруктовый лед на палочке; я затаскиваю его в кабинку туалета за лацканы пиджака, так далеко я захожу в своих угрозах, а он смеется и мягко велит мне перестать, потому что он немного старомоден и находит мое поведение вызывающим. Поскольку мое смущение обычно сменяется гневом, я отталкиваю его и, к моему удивлению и радости, Эрик толкает меня в ответ. Его раскаяние мгновенно и безмерно, но я успеваю запомнить выражение его лица, полуоткрытый рот, радость, с которой он упражняется в своей силе. И прикосновение его руки, когда он помогает мне подняться, будет поддерживать меня в течение следующих пяти дней, потому что одно из правил гласит: его жена может менять правила по своему усмотрению, и, согласно недавним изменениям, теперь мы можем видеться только по выходным. Поэтому в воскресенье он, к сожалению, поднимается ко мне, потому что это единственное место, где у меня есть шанс заставить его раздеться. Запах рыбы выветрился, но на диване в гостиной устроилась моя соседка в устрашающей маске с витамином С и стрижет ногти на ногах, – до этого момента мне довольно успешно удавалось скрывать степень своей нищеты. Но теперь Эрик увидит драный линолеум и кастрюльки, стоящие на полу в ванной, потому что с потолка капает; поймет, что не столько водил меня по ресторанам, сколько подкармливал. Когда он поднимается по лестнице, на его лице появляется выражение радостного недоверия, как будто происходящее ужасно, но настолько впечатляет своей новизной, что он не против продолжать. Он закрывает за собой дверь, и моя соседка вопросительно вскидывает брови под маской, – даже в собственной квартире я не застрахована от этого взгляда, отмечающего неравенство между мной и Эриком, которое и в Нью-Йорке привлекает внимание официантов и таксистов и которое Эрик совершенно не замечает, в то время как я регулярно киваю, что да, мы вместе, и да, принесите нам один счет.
6
Луддизм – критика влияния научно-технического прогресса на человека и общество; борьба с достижениями инновационных технологий.