Автомобиль припаркован на обочине. Эрик стоит, прислонившись к машине; когда я выхожу, то сразу ловлю на себе его ясный взгляд. Волосы у него темнее, чем я думала – почти иссиня-черные. Его лицо до неприличия симметрично, только одна бровь выше другой, отчего улыбка кажется немного самодовольной. Это второй день лета, но городская жара над Эриком не властна. Я протягиваю ему руку, стараясь не проглотить язык, и чувствую себя несколько необычно. Ну да, я нервничаю. Вживую он выглядит как типичный папочка, с настороженным и напряженным взглядом, черты его лица смягчают разве что слегка редеющие волосы. Но мое удивление не имеет с этим ничего общего, – ничего общего с тем, как, вглядываясь в его чувственный рот и слегка искривленный нос, я пытаюсь определить, взволнован ли он так же, как и я. Скорее, дело в том, что на часах восемь пятнадцать утра, и я счастлива. Я не под кайфом и не нюхаю теплые соленые огурцы у кого-то на кухне, мечтая сдохнуть.
– Эдди, – представляюсь я, протягивая руку.
– Я знаю, – отзывается он, переплетая свои пальцы рук с моими даже чересчур нежно. Мне бы хотелось быть поживее, притянуть его в легкое, ни к чему не обязывающее объятие. Но происходит только это вялое рукопожатие, внушающее мне отвращение, эта моя предсказуемая и немедленная капитуляция, меняющая расстановку сил. После наступает худшая часть встречи с мужчиной средь бела дня – тот момент, когда ты видишь, как он тебя оценивает, за долю секунды решая, будет ли грядущий куннилингус актом восхищения или лишь обязательной частью программы.
Он открывает дверь, на зеркале заднего вида висит мягкий пушистый кубик игральной кости. На пассажирском сидении валяется недоеденная упаковка карамелек. Его сообщения были честными, полными заискивающей искренности. Но мы уже обменялись всеми историями, которые можно было бы рассказать на первом свидании, и разговор завязать тяжело. Он пробует заговорить о погоде, и мы начинаем обсуждать изменения климата. На территорию парка мы въезжаем, рассуждая в основном о том, что у нас есть все шансы поджариться как на сковородке.
Тяжело не концентрироваться на разнице в возрасте, когда тебя окружают самые кричащие напоминания о детстве. Воздушные шарики с Твити, бездушные пластмассовые глаза ростовой куклы Тасманского Дьявола, гранулированное мороженое «Диппин Дотс». Мы проходим через ворота на входе, и кислотное солнце оскорбительно бьет мне в глаза. Это парк развлечений. Он привел меня в парк для детей. Я всматриваюсь в его лицо, пытаясь найти подтверждение тому, что это такая шутка – или проявление беспокойства о тех двадцати трех годах, что я провела на этой земле.
Меня разница в возрасте не волнует. Помимо того, что мужчины постарше имеют более стабильное финансовое положение и понимание того, как устроен клитор, мощным наркотиком оказывается и дисбаланс сил. Предвкушение того, как попадешься на крючок мучительной неопределенности их незаинтересованности и опыта. Их паника по поводу растущего безразличия мира. Их ярость от собственной несостоятельности, от которой подгибаются колени.
Но для него, похоже, это в новинку. Не столько сам факт свидания с кем-то, кто не его жена и на добрых два десятка лет его моложе, сколько свидание с девушкой, которая оказалась черной. Я прямо чувствую его неловкость, когда он с осторожностью говорит «афроамериканец». Как решительно он отказывается произнести слово «черный». Я взяла себе за правило никого невинности в этом смысле не лишать. Не могу я быть первой чернокожей девушкой у белого парня. Нет у меня сил выносить это дерганое кривляние позерского рэпера, очевидные попытки использовать в речи побольше разговорных словечек или надутый горделивый вид розовощеких мужиков, напяливших на себя накидки из ткани кенте.
Пока мы пробираемся к шкафчикам, где можно оставить вещи, за стендом с Багзом Банни блюют отец и сын. Я открываю свою ячейку; внутри лежит подгузник. Эрик замечает это и зовет уборщика. Он извиняется передо мной – не столько за подгузник, сколько за выбор места для встречи. Мне это не нравится. Мне не нравится, что я в первую очередь думаю о том, как не задеть его чувства вместо того, чтобы предложить пойти куда-то еще. Что теперь нам обоим во время свидания придется пережить мои попытки доказать, что Я Отлично Провожу Время! и что Это Не Твоя Вина!
Месяц разговоров в интернете – это слишком долго. У меня чересчур разыгралось воображение. Я предположила, что свидание пройдет хорошо, основываясь лишь на том, как свободно он обращался с запятыми. Но в жизни все по-другому. Начнем хотя бы с того, что я не быстро соображаю. В диалоге лицом к лицу нет времени на то, чтобы обдумать свои слова или составить умный ответ в заметках на телефоне. К тому же в расчет нужно принимать жар плоти. Близость к мужскому телу, сладкий, мускусный запах пота, пробивающийся через одеколон, животный взгляд. Мужское глубокое, адреналиновое безумие, хрупкость вынужденной сдержанности. Я чувствую это на себе и внутри себя, будто мной уже овладели. Когда мы переписывались, то оба самостоятельно заполняли лакуны, додумывали невысказанное. Мы заполняли их надеждой на лучшее с тем томлением, которое приукрашивает и искажает. Мы ходили на обстоятельные воображаемые ужины и говорили о том, как боимся предстоящих приемов у врача. Теперь никаких лакун нет, и когда он намазывает мне спину солнцезащитным кремом, это одновременно и чересчур, и недостаточно.