Сара вдруг оборвала свою речь, почти проглотив последние слова. О, как бессмысленно было, как идиотски глупо говорить это здесь, обращаясь к неподвижной фигуре на кровати, дышавшей едва заметно!
Она еще ниже нагнулась к своему мужу.
— Коти! — прошептала она с жаром.
Снаружи проехал экипаж, захлопнулась дверь, но в комнате не раздалось ни малейшего звука.
Она заглянула в глубоко лежащие темно-синие глаза, смотревшие на нее без всякого выражения. Затем, вздохнув, она взяла вечернюю газету и, отыскав страницу скачек, начала громко и медленно читать известия, которые так любил некогда слушать ее муж.
Окончив чтение, она стала ходить по комнате и говорить о разных пустяках, причем иногда над чем-нибудь смеялась, продолжая разговаривать так, как будто ее муж понимал ее.
Комната была прекрасная, та самая, которую Коти некогда предназначал для любимой женщины.
Стены этой комнаты были покрыты рисунками цветов, белых, коралловых, бледно-розовых и серебряных, выделяющихся на чудесном серовато-зеленом фоне. В каждом углу стояло цветущее дерево, и Сара заботилась о том, чтобы оно постоянно возобновлялось. А прямо перед кроватью Коти висел портрет Клер Форуа кисти Лэшло. Пол был покрыт коврами нежного цвета. В камине горел яркий огонь, и над ним доска из отполированного итальянского розового мрамора возвышалась почти до потолка. Вблизи кровати, возле кресла, находилась будка Вильяма, специально заказанная для него и выкрашенная в зеленый цвет. Над нею было написано имя Вильяма и вделана в рамку единственная медаль, полученная им на выставке. Коти только один раз выставлял его, так как вскоре после этого началась его болезнь.
В одном углу комнаты было поставлено маленькое пианино. Сара села перед ним на табуретку и, обернувшись назад, проговорила:
— Я хочу сыграть что-нибудь.
И она начала играть любимые пьесы Коти. Он не любил классической музыки и говорил, что может вполне удовлетвориться «Богемой», «Кармен» и другими подобными же вещами. Но больше всего он любил знакомые ему вальсы, старинные английские охотничьи песни (он воспитывался в Ругби) и новые песенки открытых сцен.
Она сыграла все его любимые вещи и, взглянув на Коти, убедилась, что он не пошевелился. Она встала и подошла к кровати, чтобы проститься с ним. Она снова поцеловала его, подержала его тяжелые, чуть теплые руки в своих руках и прошептала:
— Доброй ночи, дорогой мой!..
Накинув свой красный плащ перед зеркалом, она медленно пошла к двери. Глаза Вильяма следили за ней, но только одни его глаза!..
Она ушла.
ГЛАВА II
В опере давали «Князя Игоря», никогда не принадлежавшего к числу особенно любимых опер Сары. Сегодня же красивая музыка, выражавшая столько разных и противоположных чувств, совсем даже не действовала на нее. Контрасты в самой жизни были так ужасны, загадки, выдвигаемые одними только фактами существования, так неразрешимы, что повторный крик тенора: «Зачем?», с которым он обращается к судьбе за поддержкой, прозвучал в ушах Сары, несмотря на прекрасный голос певшего эту арию и чудесную музыку, как простой скрип колес какой-нибудь огромной машины.
Ее собственное унылое настроение, отказ Лукана от всякой надежды, терпеливая преданность, светившаяся в глазах Франсуа, и биение пульса весны, которое она ощущала в своих жилах, — все это заставило ее, несмотря на всю ее томительную тоску, увидеть фиктивную ценность того, что ее окружало, и внушило ей болезненные мысли.
Ее нервы были чересчур натянуты, она нравственно устала, и ей казалось, когда она откинулась в своем кресле и еще больше скрылась за занавеской ложи, что это было чудовищно со стороны этих людей, что они могли сидеть здесь и наслаждаться в то время, как Коти и все имеющие соприкосновение с ним осуждены на скрытое мученичество.