Сара медленно подошла к кровати и села на край. В доме была тишина, тишина была и на улицах… В конце концов, ведь жизнь все-таки одинока.
Она провела пальцем по вышитой монограмме на своей подушке, поправила ленту, продетую в прошивке покрывала, и вдруг, быстро решившись, встала, открыла дверь будуара и пошла в комнату мужа.
Ночная сиделка была уже там; она встала, когда вошла Сара. Коти спал, Вильям тоже спал возле него, прильнув к его руке. Его четыре маленькие лапки шевелились во сне.
— Если вы желаете уйти на часок, то можете это сделать, — сказала Сара сиделке, и та тотчас же встала, пробормотав благодарность, и бесшумно удалилась.
Сара взглянула на лицо Коти; оно было серовато-белое и губы полуоткрыты.
Его подушка соскользнула. Сара нагнулась над ним и осторожно поправила подушку. Глаза его открылись, и он тупо смотрел на нее.
— Это ничего, — сказала она, — это твоя подушка свалилась, дорогой мой. И она снова попробовала объясниться с ним при помощи век и губ. Но он казался еще более неподвижным, чем обыкновенно, и она, наконец, прекратила свои попытки.
Только один раз его голова беспомощно скатилась и повисла сбоку, и тогда он снова посмотрел на нее.
Что-то в этой жалкой беспомощности заставило болезненно сжаться ее сердце. Она прислонила его тяжелую голову к своему плечу. Никогда, во время их совместной жизни, она не выказывала ему нежности, да он и не нуждался в ней. Но теперь она чувствовала к нему большую нежность.
Он скоро заснул. Когда вернулась сиделка, Сара ушла в свою комнату.
ГЛАВА XI
Как объяснить вечную зависть?
Это порок, не приносящий ничего.
БальзакЕсли бы было возможно жить только в высшие моменты самых чистых видений и ощущений, то мир был бы прекрасен, он был бы безопасен и замечательно прост. Но, к счастью для человечества, как ни угнетает это, все же потом неизбежно наступает завтра.
Это завтра наступило и для Сары и Жюльена.
Оба чувствовали в эту ночь, что их ожидает счастье, что все тревоги котились. Но когда наступило «завтра», то жизнь прогнала все прекрасные видения и снова беспощадно заявила о своих правах.
В сущности, ничего не изменилось; будущее возвышалось как барьер впереди счастья. А самосознание, в высшей степени раздражающее качество, вернулось полным ходом и, как всегда, сделало смешным все, что казалось таким редким и прекрасным накануне.
Сара чувствовала, что она была безумной. А Жюльен снова вспомнил и, вспомнив, испытал досаду, что мог так скоро забыть.
Он нашел среди своей корреспонденции несколько записок, наполненных резкими упреками, которые относились к неблагоприятному исходу дела накануне, и он знал, что гнев и упреки были вполне заслужены им. Вспоминая все, он не мог отрешиться от мысли, что поступил как дурак.
Он сидел в своей комнате мрачный и угрюмый, как будто занятый делом, но на самом деле думая о своем неразумном поступке, повредившем его карьере. Он знал, что внешний мир, и в особенности тот специальный мир, к которому принадлежал он, резко осуждает его.
Ему вспомнились слова Колена; еще так недавно он был честолюбцем, и его победы были так близки…
Он заглянул в собственную душу. Наваждение любви продолжало существовать и к нему присоединилось еще острое чувство ревности. До какой степени оно было острым, он это понял только сегодня утром. Он чувствовал, что находится в тисках, из которых не может освободиться, и им овладело бессильное негодование.
Он смутно припоминал, что читал какую-то книгу, которая называлась «Крупинка пыли» и в которой рассказывалась история, аналогичная его истории: молодой, многообещающий человек погубил свою блестящую карьеру из-за женщины…
У Жюльена вырвалось восклицание: «Какая польза теперь думать об этом?»
Он вытащил какой-то трактат и углубился в его чтение. Но прошло десять минут, и он снова задумался о Кэртоне. Отодвинув в сторону бумаги, он встал и начал ходить взад и вперед по комнате.
Для человека его роста он имел очень легкую походку, и его шагов почти не было слышно…
Колен преподал разные советы его отцу и указал средства «образумить его», заставить встряхнуться и вытащить его из болота, в котором он завяз. Таким средством, между прочим, была ревность. Колен не мог надеяться, что его совет будет иметь такие результаты. Если бы он это знал, то, разумеется, пришел бы в восторг.
От Доминика Гиза Колен узнал о ссоре, которая произошла у него с сыном, уничтожившей всякую возможность дальнейшего спокойного обсуждения. Поэтому он советовал прибегнуть к другим средствам.