Бесконечный поток посетителей и такой же поток деловых людей вливался в двери большого дома. Роберт, с серьезным выражением лица, соответствующим его новому положению, принимал их всех и как мог справлялся с массой подробностей.
Как это предвидел Лукан, Сара свалилась с ног, и эта неожиданная слабость у такой женщины, как она, изумляла его. Она не ухаживала за Коти во время болезни, и было бы странным утверждать, что ее сердце разбито теперь. А между тем она лежала неподвижно, истощенная, с горящими глазами на бледном лице и неровным пульсом, то бешено бьющимся, то едва прощупываемым.
В эту неделю она расплатилась за все последние месяцы своей жизни и за конечную ужасную сцену с Домиником Гизом.
Величие смерти, которое чувствуется всегда видящими ее приближение, расставание с душой и торжественность этой минуты, — все это сначала вызвало у Сары ложное спокойствие. Прошлое поглотила суровая значительность настоящего. Но вслед за тем к ней стали возвращаться мелкие воспоминания, и в каждом заключалось жало, которое больно ранило ее.
Она не могла отрицать, что кое-что в словах Доминика было истиной. Двое любили ее, и она позволила им, из тщеславия, любить ее. Шарля она хотела наказать, и Жюльену она сначала позволила любить себя тоже лишь для того, чтобы наказать Шарля.
Да, так было сначала. А теперь?
Когда она касалась этого вопроса, то всегда чувствовала сильнейшее замешательство.
— Это так неестественно — то, что я чувствую, — говорила она себе. — Этот стыд, гнев, сожаление к себе!.. Все это потому, что я так сражена теперь, лишилась сна, а смерть Коти наступила так быстро…
Затем она снова видела себя в его комнате, видела этот удивительный блеск в его глазах и слышала произнесенное его устами, так долго бывшими немыми, последнее радостное слово…
Нахлынувшие на нее воспоминания о нем редко покидали ее, и Роберт, бывший ее единственным посетителем, кроме Гак и Лукана, невольно усугублял такое настроение.
Вид Сары, такой хрупкой, такой непохожей на прежнюю, пробуждал в нем сильнейшее сострадание. Все было так ужасно: болезнь Коти, вся эта возня с исполнением его завещания и, наконец, болезнь Сюзетты…
Он говорил ей:
— Мужайся, дорогая моя! Я не могу сказать тебе, как я был потрясен. Когда он ушел от нас, эти комнаты заперли, сиделки удалились… и наступила такая тишина!.. Сюзетта, вот что ужасно…
Спустя несколько минут он прибавил:
— Бедный старина Коти! Помнишь тот день, когда я был болен и он повез тебя навестить меня? Лошади взбесились, и он очень гордился, что заставил их повиноваться. Ты не забыла, конечно? Была зима, и дороги были твердые, как железо, по его словам… Какой он был молодчина, в самом деле!.. Разве это не странно, что теперь как раз, когда он умер, вспоминается нам настоящий Коти, живой и веселый, каким он был до своей болезни? Знаешь ли ты, что он оставил замечательно хорошие записки в своем завещании? Там есть письмо к старому Дюкло, в котором он выражает ему свою благодарность за хорошее управление конюшнями. И заметьте, Сюзетта, Дюкло управлял ими во времена дедушки, я едва помню его… Говоря о воспоминаниях, я должен сказать, что моя память представляет дырявое сито… Ведь Франсуа желал, чтобы вы взяли маленькую собачку. Вильям ничего не ест и умрет от разбитого сердца, если никто не возьмет его к себе.
— О, Роберт, пойдите, принесите его ко мне! Я хочу иметь его здесь.
Роберт принес Вильяма и положил его на кровать Сары.
— Коти очень любил его, не правда ли? — сказал он.
Сара взяла на руки собачку, и ее маленькое, нежное тельце точно потерялось у нее на руках.
Да, Коти любил Вильяма, любил все покрытые мехом маленькие существа. Он был большой спортсмен, но плохой стрелок. «Я думаю, мы дадим осечку», — часто говорил он.
Всякая мысль, которая была подернута печалью, могла взволновать Сару теперь.
Роберт, грустно поглядев на нее и похлопав Вильяма, отправлялся бродить по огромному дому, который теперь, когда его хозяйка не находилась там, казался особенно пустынным и унылым. Он заходил в бильярдную, грустно посматривая на бильярд, и затем уходил, говоря себе, что он больше не может выдержать.
На улице он чувствовал себя лучше, оживлялся, начинал робко думать о наследстве. Жить тут в доме ему не хотелось, и он полагал, что это было бы не совсем прилично по отношению к бедняге Коти. Сара была также богата, и это радовало Роберта. Он носил модный и чрезвычайно корректный траур и находил, что все хорошо устроено в этом мире.