– Я уловил значение ваших слов, сэр, но миссис Гроуп ни в коем случае не шлюха! – раздраженно отрезал маркиз.
Сердце Роберты упало, но она безуспешно попыталась повернуть партнера в другую сторону.
Однако маленький, похожий на надутого голубя человечек уперся, расправил плечи и отпарировал:
– Советую на свободе подумать о моих словах, иначе горе вашей бессмертной душе!
Все, кому выпал счастливый жребий оказаться поблизости, прекратили танцевать, сообразив, что происходящее куда интереснее любого представления.
И маркиз их не разочаровал.
– Миссис Гроуп – одинокая женщина, чья душа достаточно добра, чтобы принять мое обожание! – проревел он так громко, что каждое слово разносилось по залу. – И она не более распутна, чем моя дочь, украшение и сокровище моего дома!
Совершенно ясно, что при этом заявлении все как один повернулись к Роберте, дабы своими глазами узреть признаки распутства на ее лице. Столь откровенный интерес был проявлен к ней впервые за вечер. Охнув, она бросилась в дамскую комнату.
В следующие полчаса девушка приняла несколько важных решений. Самое первое – с нее довольно унижений. Ей нужен муж, который никогда, ни при каких обстоятельствах не станет устраивать публичных спектаклей, выставляя себя напоказ. Кроме того, он не должен иметь ничего общего с поэзией. Второе: единственный шанс найти мужа – уехать в Лондон без отца или миссис Гроуп. Она отправится туда, выберет подходящего джентльмена и сумеет устроить собственный брак. Каким-нибудь образом.
Вернувшись на свое место в углу, она с новым интересом принялась разглядывать общество в поисках подходящего кандидата.
– Кто этот джентльмен? – спросила она проходившего мимо лакея, который в продолжение всего вечера бросал в ее сторону жалостливые взгляды.
– Который именно, мисс?
Она отметила, что у него приятная улыбка и, похоже, очень колючий парик.
– Тот, что в зеленом фраке.
Определение «зеленый» явно не отдавало фраку должного: очень светлая ткань была вышита черными цветами. Впервые в жизни Роберта видела столь изысканный костюм. Да и сам его обладатель был высок и двигался с бессознательной грацией истинного атлета. В отличие от других джентльменов, обильно потеющих во время танцев, на нем не было парика. Темная масса волнистых волос была прошита серебряными прядками и связана на затылке светло-зеленой лентой. Весьма опасная смесь беззаботности и поразительной элегантности…
Лакей протянул Роберте бокал, чтобы оправдать столь долгую, на взгляд общества, беседу.
– Это его светлость герцог Вильерс. Здорово играет в шахматы. Неужели никогда о нем не слышали?
Девушка покачала головой и взяла бокал.
– Говорят, он лучший шахматист Англии, – добавил лакей и, чуть подавшись вперед, прошептал: – Леди Чомли считает, что в забавах кое-какого рода ему нет равных… простите мою дерзость.
Глаза его так лукаво блеснули, что с уст Роберты сорвался невольный смешок.
– Я весь вечер наблюдал за вами, – продолжал молодой человек – вы все время притопывали ногой. Там, под лестницей, у нас свой бал. И похоже, никто не знает, что вы здесь. Почему бы вам не спуститься вниз и не потанцевать со мной?
– Не могу! Кто-нибудь обязательно…
Роберта огляделась. Зал был битком набит смеющимися, танцующими аристократами. Никто не обращал на нее ни малейшего внимания. Никто вот уже больше часа не обмолвился с ней ни словом. Отец куда-то исчез вместе с миссис Гроуп, поскольку еще раз удостоверился, что она «невинная жертва», как он выразился, когда подсаживал ее в экипаж.
– Там; в лакейской, никто не узнает, что вы леди, – уговаривал паренек, – особенно в этом платье, мисс. Примут вас за горничную какой-нибудь леди. По крайней мере там вы хоть сможете потанцевать!
– Согласна, – прошептала Роберта.
Впервые за весь вечер перед ней склонялись молодые люди. Она придумала себе злющую хозяйку и очень веселилась, описывая, какая это пытка – одевать капризную госпожу, Дважды она танцевала со «своим» лакеем и трижды – с незнакомыми. Наконец, поняв, что все-таки существует некая отдаленная возможность того, что отец ее хватится, Роберта поднялась наверх.
И тут же сообразила, что имеется еще одна, гораздо более вероятная возможность того, что отец забыл о ней и отправился ночевать в гостиницу.
Роберта побежала по коридору, оставив открытой обитую фланелью дверь лакейской, и с размаху врезалась в герцога Вильерса, сбив последнего с ног.
Он посмотрел на нее снизу, взглядом, холодным, как зимний дождь, и, не шевелясь, изрек, хрипловатым, чуть тягучим голосом, от которого по телу Роберты прошла дрожь:
– Передайте дворецкому, что ему следует научить вас приличным манерам.
Роберта судорожно моргнула и сделала реверанс, ошеломленная истинно мужской чувственностью, волнами исходящей от него, этим поразительным лицом со впалыми щеками и пресыщенным взглядом прищуренных глаз. Он казался воплощением всего того, что отсутствовало в отце. Подобный человек никогда не сделается всеобщим посмешищем.
Жизнь с отцом приучила ее точно анализировать собственные эмоции, в противном случае риск того, что их препарирует поэт, был достаточно велик. Поэтому она мгновенно поняла, что чувствует в этот момент. Вожделение. И подтверждением тому служат поэтические произведения отца, посвященные этому предмету.
Герцог встал и бесцеремонно приподнял ее подбородок.
– Как странно, что в этой полутемной дыре, рядом с лакейской, можно отыскать столь поразительную красоту.
И тут Роберта испытала истинное торжество. Очевидно, он не считает, что у нее бугристый лоб и сгорбленная спина! Значит, вожделение было взаимным!
– Э-э-э… – протянула она, пытаясь придумать, чем ответить. Не откровенным же предложением?!
– Рыжие волосы, – мечтательно прошептал он. – Удивительно высокие арки бровей, слегка раскосые глаза. Темно-рубиновые губы. Я мог бы нарисовать вас акварелью.
От его описания у Роберты поползли мурашки по коже. Она ощущала себя лошадью, выставленной на продажу.
– Предпочитаю не выглядеть слишком размытой. Не пишете ли вы маслом? – выпалила она.
Герцог вскинул брови.
– Хм… никакого передника горничной. Боюсь, я неверно определил ваш статус.
– Собственно говоря, я иду в бальный зал. Пытаюсь разыскать родных.
Он обвел глазами ее простенькое платьице с неровными складками на юбке, выглядевшей так, словно девушка шила ее сама.
Герцог уронил руку.
– Это делает вас еще более заманчивой и запретной добычей. Девица из обедневшей, но благородной семьи… Я бы поимел вас немедленно, будь у вас в кармане не больше нескольких пенни, дорогая. Но даже у меня имеются кое-какие убогие моральные принципы. Вернее, причуды.
– Вы слишком много на себя берете, – бросила она, – и к тому же обладаете чересчур богатым воображением.
Под этим Роберта имела в виду, что он весьма поспешно и ошибочно посчитал ее бедной… хотя, судя по ее одежде, ошибиться было легко. Но он пришел к более очевидному заключению:
– К сожалению, и вам я недоступен. Зато расскажу секрет своего успеха у женщин. И не возьму за это и полпенни, поскольку даже этого в вашем кошельке не найдется.
Роберта выжидала, любуясь цветом его фрака и волнистым совершенством волос.
– Собственно, плевать мне на то, получу я вас или нет.
– Не получите! – уязвленно заверила девушка. – Потому что я испытываю к вам абсолютно те же самые чувства.
– В этом случае я поцелую ваши пальчики и удалюсь. Он почтительно шаркнул ногой, а Роберта зачарованно наблюдала, как полы его фрака ложатся безупречными складками. Недаром она была дочерью поэта! Бледно-зеленый – все же неточное описание цвета его костюма. Скорее, эта шелковая тафта имеет оттенок, называемый «селадон», совсем как зелень молодых листочков. А черная вышивка при ближайшем рассмотрении оказалась цвета тутовых ягод.