Куртни медленно повернула голову, открыла глаза и улыбнулась, но улыбка замерла у нее на губах. Мужчина, с которым она познакомилась только вчера, выглядел сейчас так, будто собирался кого-то убить.
— «В узком кругу…»
— Марк ван Холлен, — бормотал Адам.
— «В Манхэттене…»
— Ты знала что-нибудь об этом? — прервал он мать.
— Конечно нет! Катринка никогда не доверяла мне свои тайны, — Нина сказала это с такой обидой, будто она была той женщиной, у которой можно было найти понимание и утешение. Ошеломленный и рассерженный, Адам грубо выругался, но на этот раз мать не сделала ему замечания.
— Это еще не все… Слушай дальше! — сказала она. — «На церемонии присутствовал сын миссис ван Холлен, Кристиан Хеллер».
— Сын! О чем ты? Что, черт возьми, происходит?
Куртни тихо, как только могла, встала с кровати, прихватила свою одежду и ускользнула в ванную комнату. Адам даже не обратил на это внимания.
— Откуда у Катринки сын, о котором я ничего не знаю?
— Именно об этом я и хотела тебя спросить.
Какое-то время Адам молчал, а потом, уже более спокойно поинтересовался:
— Ты звонила ей?
— Конечно. Ее экономка сообщила мне, что у мистера и миссис ван Холлен медовый месяц. — Голос матери налился злобой.
— Где они?
— Ну что ты, Адам, я ведь не могла спрашивать об этом…
Зная свою мать, Адам не сомневался, что она задала этот вопрос, но просто не получила ответа. Преданной Анне Бубеник, должно быть, приказано никому не сообщать, где находится ее госпожа.
— Что ты собираешься делать, сынок?
А что он мог поделать? Два дня назад они с Катринкой подписали все бумаги, касающиеся развода. Два дня! Волна отчаяния захлестнула Адама. Это неприятное состояние все чаще и чаще охватывало его в последнее время.
— Я сообщу тебе, если что-нибудь узнаю, — сказал он негромко, положил трубку, встал с кровати и направился по гранитному полу в ванную комнату. Через большое окно ему было видно часть балкона, который окружал здание. Приглушенно слышался плеск волн Тихого океана. Небо начинало алеть, скоро ослепительное солнце заиграет на водной поверхности. Трудно было поверить, что за несколько дней до Рождества выдастся такой безоблачный день, идеально подходящий для морской прогулки. «Как жаль, — подумал Адам, — у меня занят весь день…» Тяжело вздохнув, он открыл дверь в ванную комнату, выложенную белой плиткой, и удивленно замер: перед зеркалом подкрашивала губы Куртни, о которой он уже успел забыть. Куртни была красива и очень молода, моложе, чем он думал, — лет восемнадцать или девятнадцать. Увидев Адама в зеркале, девушка испуганно вздрогнула.
— Я уже ухожу, — торопливо сказала она, пряча губную помаду в свою сумочку.
— Не спеши, — сказал Адам, снимая с крючка белый махровый халат.
— Нет, нет! Я действительно уже готова. Мне нужно идти, я ведь подписала контракт…
«Все правильно, — подумал он. — Она актриса».
Он улыбнулся той лучезарной улыбкой, которую большинство женщин считало неотразимой.
— Что же! Работа, конечно, это веский довод. — Сейчас ему было не до секса.
Робко улыбаясь, девушка прошептала:
— Ночью ты был великолепен…
Адам коротко хохотнул.
— Ну, до свидания, — сказала Куртни.
— Мы еще встретимся, — машинально ответил он, сам не сознавая, хочет он этого или нет.
Куртни, конечно, надеялась на очередное свидание с Адамом. Она немного побаивалась владельца «Олимпик Пикчерз», но он был довольно привлекателен собой, разведен и очень богат. С молодыми актрисами случались и более странные вещи. Вдруг этот состоятельный, занимающий высокий пост человек и впрямь влюбился в нее?..
— Отлично… Я оставлю свой номер телефона в блокноте на ночном столике, хорошо?
Адам кивнул головой, проводил девушку взглядом, потом повернулся к зеркалу. Выглядел он неважно. В его коротко стриженных густых волосах стала заметна седина, под глазами появились темные мешки, а загар не скрывал нездорового цвета кожи. Сняв махровый халат, Адам критически осмотрел свое тело. Он перестал заниматься физическими упражнениями, мало спал и слишком много ел. Десять фунтов лишнего веса. Пора сесть на диету, решил он.
Образ Марка ван Холлена, подтянутого атлета со строгими приятными чертами лица возник в его сознании, и Адама снова охватило беспокойство, разочарование и нарастающее чувство бессилия.
Марк воплощал в себе все, что Адам презирал. Он поднялся из самых низов, а свое огромное состояние нажил упорным трудом. Многие, возможно, восхищались им, но только не Адам. Он понимал, что теперь выскочки, подобные ван Холлену, угрожают могуществу древних семей, ведущих свое начало еще от первых переселенцев. Нет, не ван Холлены должны определять экономику его страны, считал Адам.
Как только Катринка могла сделать это? — удивлялся он. — Неужели она ничему не научилась за годы жизни с ним? Неужели она не прониклась хоть частью его презрения к таким выскочкам? Впрочем, сама Катринка ничуть не лучше ван Холлена. Став женой одного из Грэхемов, она не стала Грэхем, часто повторяла его мать.
Адам включил душ, отрегулировал температуру воды и встал под сильную струю. Сын: Что его мать говорила о сыне Катринки? Какая-то нелепость. Нельзя прожить с женщиной больше десяти лет и не знать, что у нее есть сын. Может быть, заметка в «Таймс» — всего лишь газетная утка?
Томаш, подумал он, поддаваясь успокаивающему воздействию горячей воды. Томаш, единственный из друзей Катринки, кто поговорит с ним, кто разъяснит ему, что происходит.
— Мне все равно, что киносъемка в полном разгаре, — кричал Адам в телефонную трубку. — Скажите ему, что я хочу поговорить с ним. Сейчас же!
В Монреале снимали кассовый фильм «Обреченные на смерть». Пока помощник режиссера искал Томаша, владелец и президент «Олимпик Пикчерз» нетерпеливо ходил из угла в угол по сверкающему полу библиотеки, держа в руке чашку с черным кофе. Шесть часов утра, слишком рано, чтобы ехать на киностудию.
Адам снял этот дом год назад у Дрексела Бернхема, торговца, который не мог больше содержать его, но и не хотел продавать. Это двухэтажное здание, отделанное белым мрамором и расположенное высоко над морем в нескольких милях от Малибу, очень нравилось Адаму. Именно о таком доме, совершенно не похожем на шумный фамильный дом его семьи в Ньюпорте, на претенциозные апартаменты, в которых он жил с Катринкой, Адам и мечтал.
— Адам, ты полагаешь, я сумею вовремя закончить съемку фильма, если ты постоянно будешь отвлекать меня телефонными звонками? — Томаш как всегда был сердит. В Голливуде поговаривали, что он не умеет ладить с людьми.
Как бы то ни было, Томаш Гавличек был не только хорошим кинорежиссером. Он был человеком, одаренным богатым воображением. Он вполне соответствовал расхожему термину «творческая личность». Фильмы, которые он снимал, делали деньги, большие деньги. Именно поэтому продюсеры, и Адам в том числе, мирились с его скверным характером. Адам, который когда-то обеспечил Томашу его первую работу в Америке, даже считал его своим другом.
— Когда ты планируешь закончить? — поинтересовался Адам.
— Днем в пятницу, даже раньше, если только наш разговор не затянется слишком долго.
Хотя Томаш уехал из Чехословакии гораздо позже Катринки, но новый язык он освоил лучше.
— Как идут дела?
— Прекрасно. Великолепно, — сказал Томаш нетерпеливо. — Ты же видел отчеты.
— Да, — ответил Адам. — Там все в порядке.
— У тебя какие-то проблемы? — спросил Томаш после короткой паузы.
В его голосе послышалось беспокойство: Адам не стал сразу же обсуждать деловые вопросы, а это было непохоже на него.
— Не совсем, — сказал Адам.
Снова наступила пауза.
— Адам, — не выдержал наконец Томаш, — у меня бездельничает вся съемочная группа, а на площадке простаивают высокооплачиваемые артисты. Это стоит больших денег.
— Да, понимаю. Дело в том… Я хотел бы поговорить с тобой о Катринке…
— А… — В его голосе послышалась настороженность.