— Что она пишет тебе? — спросила она глухо.
Марк помедлил, обуреваемый желанием порвать письмо, не читая. Но это ничего бы не решило. Он вскрыл конверт, вынул листок, быстро прочел и передал Катринке.
«Дорогой Марк! Как ты мог так поступить со мной? Как ты мог поступить так с нами обоими? Такая любовь как наша встречается не каждый день. Со мной ничего подобного раньше не случалось, как и с тобой, если верить твоим словам. А я верю им, верю, мой любимый, всем сердцем. Поэтому я готова бороться за тебя, хотя ты, наверное, и осудишь меня…» Это письмо тоже было буквально нашпиговано перечислениями дат, мест, случайных встреч, свиданий с мельчайшими подробностями. Никогда в жизни Катринке не приходилось читать ничего страшнее.
— Скажи, что веришь мне, — попросил Марк, когда она окончила читать.
— Про кашемировый свитер, это правда? — спросила она.
Страстно желая соврать, Марк помедлил, но потом сказал:
— Отчасти. Это было до нашего с ней совместного обеда в Лондоне, когда мы обсуждали ее шанс получить у меня работу. Я сказал, что хотел бы купить тебе подарок до отъезда в аэропорт. Она посоветовала магазин, который находился поблизости, и вызвалась пойти со мной. Она действительно помогала мне выбрать свитер, но больше ничего не было. Мы распрощались у дверей магазина, я сел в машину, поехал в аэропорт и сел в самолет…
— Так ты не покупал ей свитер?
— Конечно, нет, — раздраженно сказал Марк. — Впрочем, даже если бы я и купил ей этот свитер, то это все равно ничего бы не значило…
— Откуда ей все известно о нашей с тобой личной жизни?
Марк покачал головой.
— Не знаю, — выдохнул он.
— О Господи, — не то простонала, не то выдохнула она.
— Катринка, милая. — Марк снова потянулся к ней и на этот раз ему удалось посадить ее к себе на колени и прижать к груди. — Я люблю тебя. Ты должны это знать. Все, что здесь написано, ложь.
— Ты никогда не спал с ней?
— Никогда. Клянусь. — Его захлестывали волны переживаний, тревога за Катринку, чувство вины за то, что он позволил себе, всего на минутку, подумать о Монике Бранд как о привлекательной женщине, злость на себя за то, что оказался в подобном положении. — Господи, неужели ты могла подумать, что я способен на такое?
Если бы она не была так расстроена, она бы рассмеялась. «Как ты могла подумать». Так же говорил Адам Грэхем. И Стивен Элиот. И Тед Джонсон. Все мужья одинаковы…
Не дождавшись ответа, Марк продолжал:
— Я не обещаю, что никогда не поддамся искушению. Обстоятельства меняются. Человек слаб. Его чувства часто подчинены капризам физиологии. Ради Бога, не надо делать из меня святого. Но сейчас мне не интересен никто, кроме тебя. Я люблю тебя. И если я когда-нибудь изменю тебе, милая, я признаюсь тебе. Мне ничего не останется делать. Я не лгун.
Катринка подняла голову, взяла салфетку, вытерла слезы и уткнулась ему в грудь.
— Ты веришь мне? — спросил он.
— Да, — прошептала она. Наверное, она беспросветно глупа, но тем не менее она ему верила.
— Точно?
Катринка кивнула.
Марк взял письма, разорвал их на мелкие клочки и выбросил в корзину.
— Если эта дрянь выкинет еще какую-нибудь гадость, — пообещал он, — я задушу ее собственными руками.
ГЛАВА 23
Скрытная по натуре, Катринка была абсолютно откровенна только с Марком, и хотя с недавних пор она стала делиться кое-чем со своими подругами, она все еще мало кому доверяла, особенно когда у нее были неприятности. В подобных случаях, повинуясь инстинкту, она улыбалась, работала, а ее мозг напряженно искал выход из трудного положения.
Она не считала Монику Бранд реальной угрозой. И она верила Марку. Но поверят ли ему ее подруги, если их собственные мужья и любовники оказались изменниками? А когда они вспомнят, как легко ее обманул Адам Грэхем? Не желая бороться с их сомнениями, впрочем, так же, как и со своими собственными, Катринка помалкивала.
А сомнения у нее были — небольшие, несущественные, мимолетные, но, тем не менее, были. Как бы ни был верен муж, как бы ни доверяла ему жена, отмести такое прямое доказательство в измене было нелегко. Для этого требовалось немало отваги, решимости и полное непризнание законов вероятности.
Катринка промыла глаза холодной водой, нанесла косметику и, улыбаясь, спустилась к своим гостям на коктейль в гостиную виллы «Махмед». Марк тоже не выглядел подавленным. Если кто и ловил за ужином его настороженный взгляд на Катринку, то относил это на счет обычного беспокойства любящего мужа за жену, находящуюся на последних месяцах беременности. Если в воздухе и носились небольшие тучки беспокойства, то все они собирались над головой Марго. Даже у Кристиана было необычно хорошее настроение.
На утро после Пасхи гости стали покидать виллу. Кристиан уехал в Бонн, Рик в Париж, Пиа отправилась вместе с Дэйзи и Рикардо на их машине во Флоренцию. Чуть позже шофер ван Холленов отвез Марго в ее дом в Монте-Карло, откуда она якобы хотела забрать оставшуюся одежду. На следующее утро она позвонила Катринке. Усталым, но полным надежд голосом она поведала ей о том, что они с Тедом решили помириться.
— Я вошла, рассказывала она, — и у него челюсть отвисла, что я выгляжу бесподобно. Этот идиот не понял, что я сделала операцию. Он думает, что я помолодела на десять лет от разлуки с ним! Уверяю тебя, это дало ему пищу для размышлений.
Марк тоже намеревался уехать в понедельник, но отложил отъезд, поскольку хотел немного побыть с Катринкой. Никогда еще ему так не хотелось покидать ее. Письма Моники Бранд нанесли серьезный удар по их отношениям. Безоговорочное доверие, на котором они строились, погибло. Осталось множество вопросов, и до тех пор, пока он не найдет на них ответы, ему не хотелось оставлять Катринку одну. К сожалению, они имели обязательства, которые были не в силах отменить. В Лондоне требовалось присутствие Марка и не только для того, чтобы решить возникшие проблемы с «Интернейшнл», но и потому, что акции ван Холлена снова поползли вверх, подсказывая, что на компанию готовится еще одна атака. У Катринки были дела в Праге, которые, по ее мнению, тоже не терпели отлагательств.
Марк и Катринка провели остаток дня у бассейна и в галерее, сидя на разных деревянных стульях. Имя Моники Бранд не упоминалось, хотя мысль о ней то и дело возникала, вызывая паузы в разговоре, пока кто-нибудь из них не начинал другую тему, например, что делать с Кристианом…
— А что с ним надо делать? — спросил Марк, который считал сына Кристинки вполне способным постоять за себя.
— В следующем месяце он получит диплом.
— Да. С дипломом экономиста, окончившего Боннский университет, он сможет найти себе работу где угодно…
— Но он хочет переехать в Нью-Йорк…
— Он или ты?
— И он и я.
— Он так и сказал тебе? — Марк не был уверен, что Катринка не выдает желаемое за действительное. Желание Кристиана, так же как и причины его поведения, часто было очень трудно угадать.
— Он не просил об этом. Ты же знаешь, какой он! Но он напомнил мне, что Нил Гудмен помогает Мартину…
— Да, ведь он должен был встретиться с Нилом?
Катринка кивнула.
— В прошлый четверг. Нил предложил ему работу в «Нап Маннинг», начиная с июня, — последние новости о Мартине ей недавно сообщила по телефону Зузка.
— А ты рассказала об этом Кристиану…
— Я сама предложила сыну работу, но он отказался. Отели его не интересуют.
Марк был уверен, что ответ ему не понравится, но все же спросил:
— А что его интересует?
Катринка улыбнулась.
— Газеты.
— И что же именно привлекает его в газетах?
— Не сами газеты, конечно, — пояснила Катринка, а «Ван Холлен Энтерпрайзис» — огромная многонациональная корпорация. Ты владеешь газетами, издательствами, типографиями, разбросанными по всему миру. Ты же понимаешь, как это притягивает такого честолюбивого человека, как Кристиан.
— Да, — сказал Марк и задумчиво посмотрел вдаль. Он не хотел брать Кристиана на работу. Ему Кристиан не нравился (хотя стыдно было признаться в этом даже самому себе). Он не доверял ему. Марк знал, что Катринка не затаит на него зло в случае отказа, но в этот момент он чувствовал потребность сделать все, что в его силах, чтобы порадовать жену.