Возглас Катринки смешался с другими звуками во сне Кристиана: пением Милены, плачем Пиа, бранью Луизы Хеллер. Юноша не сразу сбросил с себя оковы сна, отделив реальность от кошмара. Под дверью, ведущей в ванную, виднелась полоска света.
— Мама? — позвал он.
Тишина встревожила его, и он осторожно открыл дверь.
На мраморном полу в ворохе бумаг лежала Катринка. Из-под ее махрового халата сочилась кровь.
— Господи, помилуй, — пробормотал он, бросаясь к распростертому телу матери, и опустился на колени.
— Катринка, — вскрикнул он. — Мама! — позвал он более настойчиво.
Она дышала, но, по всей видимости, была без сознания.
Кристиан кинулся к телефону:
— С миссис ван Холлен несчастный случай, — закричал он диспетчеру. — Вызовите скорую помощь! Немедленно, поняли? Скорую помощь!
— Да, да, — повторила диспетчер. — Скорую помощь, немедленно.
Юноша побежал к входной двери и открыл ее, чтобы врачи не теряли драгоценное время. Сделав это, он вернулся в ванную и сел на пол рядом с Катринкой. Он не знал, что делать, не знал, как ей помочь. Сдернув с вешалки полотенца, он осторожно подтолкнул их под бесчувственное тело Катринки, надеясь остановить сильное кровотечение. Инстинктивно обхватив обеими руками голову матери, Кристиан крепко прижал ее к груди и принялся истово молиться, чтобы помощь прибыла как можно скорее.
ГЛАВА 26
«Положение определенно улучшается», — подумал Адам Грэхем и, открыв ящик стола, увидел вчерашний выпуск «Дейли реджистера», который он сам спрятал туда на всякий случай. Конечно, было бы лучше, если бы тираж газеты был побольше, но у него не было выбора: Лиз Смит никогда бы не пропустила материал в «Ньюс-дей», не проверив факты. А Рик Коллинз слишком хорошо относился к Катринке, чтобы пользоваться непроверенными источниками.
«Пока Катринка веселится, ее муженек резвится», — гласил заголовок. Для иллюстрации статьи Сабрина использовала две фотографии: фотографию Катринки в изысканном туалете под руку с Жан-Клодом Жиллетом и фотографию Марка, целующего Монику Бранд перед собственным домом. В статье Сабрина цитировала разговоры, наводнявшие Париж: Жан-Клод якобы окончательно решил развестись со своей многострадальной Элен и жениться на Катринке; Моника, в представлении Сабрины, была прекрасной талантливой журналисткой, не связанной ни с одной редакцией. Правда, в последнее время она была замечена в компании с Марком ван Холленом. Как наживку для голливудской толпы, Сабрина поместила также информацию о том, что Катринка была когда-то замужем за «магнатом киноиндустрии» Адамом Грэхемом.
Адам с удовольствием перечитал статью — даже он не написал бы лучше. Затем он принялся рассматривать фотографии, ища изъяны. Во всем этом было что-то криминальное, даже с его точки зрения, но он знал, что все идет по задуманному плану.
Адам полагал, что Катринка уже все знает. Наверное, уже состоялся ее разговор с Марком. Что он мог сказать в свое оправдание? Разумеется, ничего убедительного. Адам представлял себе ярость Катринки. Гнев делал Катринку еще более привлекательной. Она распрямляла спину и становилась выше и величественнее, но всегда портила эту потрясающую картину слезами. Случившееся станет для Марка началом конца. Разразившийся скандал закончится тем, что Марк потеряет контроль над советом директоров, который сможет принять более выгодные предложения, в частности, от Чарльза Вулфа, который спокойно готовился к этому моменту за счет Адама. В то время как Марк сорил деньгами, надеясь спасти свою компанию, финансовые дела Адама стабильно улучшались. Итальянцы наконец перестали ломаться, и продажу «Олимпик Пикчерз» можно было считать делом решенным.
Единственным темным облачком в прогнозе Адама стал Патрик Кейтс, проигравший в конце апреля. Кейтс перекладывал свою вину буквально на всех: на свой экипаж, на дизайнеров, на судостроительный завод. Разумеется, было много кандидатов на ношение титула «виноватого», но не вызывало никаких сомнений, что именно Кейтс заслужил большую часть обвинений. Он постоянно ругался с дизайнерами, изменяя все и вся, руководствуясь собственными капризами и прихотями, которые сам называл «хорошим чутьем», и не смог сделать отношения в команде доверительными и лояльными. Кейтс был хорошим яхтсменом, но его подвел собственный эгоизм.
Верещание селектора вторглось в вереницу мыслей Адама: секретарь сообщил, что на проводе его мать. Он поднял трубку и на всякий случай припрятал экземпляр «Дейли реджистера» в ящик стола.
— Здравствуй, мама!
— Я не понимаю, что это все говорят о Марке ван Холлене? — спросила Нина, которая, если уж хотела что-то узнать, не тратила времени на пустые вежливые условности.
— Ну откуда я могу знать?
— Ты хочешь сказать, что не видел это?
— Видел что?
— В одной из вчерашних газет помещена вопиющая фотография в этой ужасной колонке Сабрины. На ней Марк целует какую-то молодую женщину.
— Я не верю…
— Я бы тоже не поверила, — в душе Нины отчаянно боролись самые разные чувства: недоверие, шок, отвращение, любопытство. — Но меня тревожит одна вещь… Все, что касается Марка, имеет отношение к Катринке, а значит, и к тебе, и ко мне, а сейчас и к Расселу — это самое неприятное.
Адам сделал глубокий вдох и спокойно сказал:
— Мама, дела Марка ван Холлена не имеют никакого отношения ни к тебе, ни ко мне, ни к Расселу. Эта неразбериха не может повлиять на его избирательную кампанию. И в любом случае эта история скоро забудется. Ты можешь быть уверена в одном: она не пойдет на пользу ни одной из газет ван Холлена.
— Наверное, ты прав, — в голосе Нины звучало сомнение.
— Не сомневайся, я прав.
— Бедная Катринка, — опечалилась Нина, все же пожалев человека, более всех страдающего во всей этой истории.
— Да, — согласился Адам. — Два неудачных замужества не выдержит никакая женщина, даже Катринка.
Вдруг дверь его кабинета распахнулась, и на пороге появилась Лючия, бледная, с взъерошенными рыжими волосами. Руки и одна щека у нее были чем-то испачканы.
«Интересно, — подумал Адам, — какого черта он платит своей секретарше, почему она впускает к нему непрошеных гостей?» Он предупреждающе поднял руку, надеясь, что Лючия поймет и исчезнет до тех пор, пока он сам не будет готов встретиться с ней. Но она непреклонно потрясла головой. Адам разозлился, но решил прервать разговор:
— Мамочка, тут что-то случилось. Если я узнаю что-нибудь новенькое, я позвоню тебе.
Несмотря на протесты Нины, он положил трубку и уставился на Лючию.
— Если это насчет Патрика Кейтса, то давай не будем об этом; я сейчас не расположен разговаривать на эту тему.
— Нет, нет. — Лючия была на грани истерики. — Это насчет Катринки.
— Что такое?
— С ней произошел несчастный случай, сейчас она в больнице в Праге.
Опасаясь, что Лючия упадет в обморок, Адам быстро поднялся, обошел стол, схватил ее за руки и усадил в кожаное кресло.
— Какое несчастье! Это серьезно? Она поправится?
— Не знаю, никто этого не знает, — ответила она только на последний вопрос. — Она в критическом состоянии.
— А ребенок?
— Тоже. Это девочка. Катринке сделали кесарево сечение.
На мгновение Адам почувствовал себя так, как если бы лодка, которая, казалось, была под его полным контролем, вдруг перевернулась и он очутился в холодной воде. Инстинктивно он даже сделал руками несколько плавательных движений.
— Тебе нужно выпить, — произнес он и подошел к бару, скрытому в дальней стене. Когда он принес Лючии бренди и она сделала глоток, он попросил:
— Расскажи мне, что произошло.
— Она поскользнулась в ванной комнате. К счастью, рядом был Кристиан, который и вызвал скорую помощь. Больше я ничего не знаю. Кто-то прислал ей конверт с мерзкими фотографиями — Кристиан нашел их в ванной. Очевидно, она распечатала почту в ванной, увидела фотографии, разволновалась и, выходя из ванны, поскользнулась. Слава Богу, она успела позвать Кристиана, прежде чем потерять сознание.
— Кто рассказал тебе все это?