Когда машины добрались до кладбища, уже сгущались сумерки. Все выбрались наружу, неловко собираясь в кучу, и двинулись к фамильному склепу Грэхемов, где должны были похоронить Адама.
Носильщики поставили гроб на покрытую тканью тележку, священник сказал несколько подобающих случаю слов и прочитал молитву, прерываемую рыданиями Милены. Церемония не заняла много времени и вскоре носильщики занесли гроб в склеп.
В наступающей темноте все постепенно вернулись к своим машинам.
— Ты зайдешь к нам? — спросила Нина Катринку, и пока та раздумывала над ответом, случилось непредвиденное. Милена пронзительно закричала. Сначала все подумали, что это очередной приступ скорби, но она вырвалась из рук недоумевающих родителей, которые вели ее к лимузину, оттолкнула Нину и Катринку и с кулаками набросилась на Кристиана.
— Убирайся! — кричала она. — Убирайся! Ты не имеешь права здесь находиться! Убирайся! — Едва отдавая себе отчет в происходящем, она только сейчас заметила молодого человека.
Кристиан схватил девушку за руки, чтобы помешать ей, но она стала бить его ногами. Никому не удавалось оттащить разъяренную Милену, пока в дело не вмешался отец, схвативший дочь за плечи и резко хлестнувший ее ладонью по лицу. Всхлипывая, она упала к его ногам.
— Папа, папа…
— Тсс, — прошептал Франтишек, — все в порядке. Я здесь.
Его глаза на мгновение задержались на Кристиане.
— Я прошу прощения за свою дочь. У бедняжки истерика. Она не знает, что делает, — добавил он по-чешски, глядя на Катринку.
Медленно повернувшись к Нине Грэхем, Катринка сказала:
— Извини, но мы с сыном должны вернуться в Нью-Йорк.
— Не глупи, — резко отозвалась Нина, — это простая истерика.
— Да, — согласилась Катринка, твердо прибавив: — Я навещу вас через день-два.
Стоило их «мерседесу» отъехать от кладбища, как Катринка повернулась к Кристиану и тихо сказала по-немецки:
— Рассказывай!
— Ты думаешь, я смогу объяснить тебе истерику этой девчонки? — насмешливо поинтересовался он.
— Рассказывай! — приказала Катринка и, подумав, добавила: — Не смей мне лгать!
Кристиан пожал плечами, но промолчал.
— Ты изнасиловал ее, не правда ли? Она говорила правду.
— Это не было изнасилованием, — сказал Кристиан тихо.
— А что же?
— Все было так, как я говорил. Мы начали спорить об Адаме. Я пытался успокоить ее, и одно пошло за другим.
— Она просила тебя остановиться? — Кристиан снова пожал плечами. — Она прогоняла тебя?
— Может быть, я не помню.
Катринка застонала. Она испытывала мучительную боль, какую никогда не испытывала раньше — смесь любви, стыда, отвращения и гнева.
— Как ты мог сделать это?
— Я был зол. Я потерял контроль над собой.
— Контроль? — вскричала Катринка. — Разве ты животное?
— Не говори так со мной! — вскинулся Кристиан. — Что ты знаешь обо мне? Каков я? Что я чувствую? Откуда ты можешь знать?
— Я знаю, что Милена — юная неопытная и наивная девушка и что ты ранил ее. Я знаю, что несла за нее ответственность. Я знаю, что доверяла тебе. Как я была глупа!
— Да, — спокойно согласился Кристиан.
В бешенстве Катринка подняла руку, желая влепить сыну пощечину, но он схватил ее за запястье.
— Не стоит! Сегодня подобных удовольствий у меня было предостаточно…
Рука матери безвольно повисла.
— В любом случае, я не позволю никому из родителей бить меня. Такого не случалось со мной с шести лет, когда я пригрозил Хеллерам, что расскажу, как они приставали ко мне, если не оставят меня в покое.
Глаза Катринки расширились от ужаса.
— Это правда?
Кристиан улыбнулся.
— Да. Ну, что касается моего отца, уважаемого посла… Вот почему Луиза заставила его отослать меня в школу. Ты веришь мне?
Катринка заломила руки.
— Не знаю, — сказала она наконец.
Ее сыну всегда нравилось шокировать, нравилось представляться интересным, нравилось подготавливать эффекты. Но мог ли он зайти так далеко?
— Я знаю, что это сложно. Таким вещам всегда трудно поверить.
У Катринки разболелась голова, она закрыла глаза. Потом снова открыла.
— Почему Милена оболгала себя?
— Ты снова об этом?
— Почему?
— Не знаю. Думаю, Адам решил, что для нее будет лучше не предавать это гласности. А тут еще ребенок. — Кристиан пожал плечами, словно это все объясняло.
Только сейчас Катринка поняла, что беспокоило ее с того самого дня, когда она узнала, что Милена беременна. Она никогда не верила до конца, что она носит под сердцем ребенка Адама. Никогда.
— Это твой ребенок, — прошептала она.
Кристиан слабо улыбнулся.
— Возможно.
— О Боже! — Она закрыла глаза. Голова болела и кружилась от всего того, что она услышала. Противоречивые чувства разрывали ее изнутри: злость на Кристиана; гнев на Хеллеров; отвращение к людям за боль, что они ей причинили; сочувствие по отношению к Милене, невинной жертве; жалость к сыну, который нуждался в ней.
— Ты попросишь у Милены прощения, — сказала она в конце концов.
— Я уже просил. На следующий день. Ты видишь, как она меня простила!
— Ты попросишь снова. Мы оба. Этого мало, но я не знаю, что еще можно сделать…
О своем разговоре с Кристианом Катринка никому не рассказала, даже Марку, когда он позвонил. Ей нужно было разобраться в своих чувствах, понять, чего она хочет, прежде чем довериться кому-то, пусть даже собственному мужу.
Кристиан не был так осторожен. Когда Пиа, надеясь пробиться сквозь броню бесчувственности, которой он себя окружал, в очередной раз поинтересовалась, что с ним происходит, он неожиданно все рассказал ей. Сначала девушка не поверила. Только когда разъяренный нескончаемыми вопросами Кристиан потерял контроль над собой и набросился на нее, Пиа осознала, каким неуправляемым он может быть. Прежде чем он успел ударить ее, она выбежала из дома, не взяв с собой даже кошелька. К счастью, ее мать была у себя и заплатила за такси. Пиа объяснила ей, что они с Кристианом поссорились, неважно, из-за чего, он напугал ее, и она к нему больше не вернется. Не давая дочери времени передумать, Лючия заказала им обеим билеты во Флоренцию, а сама заехала к Кристиану за вещами дочери. Он спокойно сидел в кресле, наблюдая за ней. На следующий день, как раз перед тем, как пришло время ехать в аэропорт, Лючия позвонила Катринке и сообщила, что они с Пиа улетают. Она не сказала, почему, хотя знала, что должна. Скорее всего, она просто не решалась сказать своей лучшей подруге, что считает ее сына больным.
— Разреши мне поговорить с Пиа, — попросила Катринка.
Лючия неохотно согласилась.
— Он ударил тебя?
— Нет, — сказала Пиа нетвердым голосом, — но хотел…
Катринка почувствовала облегчение. Лючия взяла трубку у дочери и добавила:
— Я не знаю, когда мы вернемся.
Сразу после похорон Адама Лючия прекратила свои отношения с Патриком. Это оказалось не так сложно, как она ожидала: Патрик был так ошеломлен случившимся, что даже не притворялся, будто это его заботит.
Катринка нажала на рычаг и позвонила Кристиану в офис «Ван Холлен Энтерпрайзис», куда он каждый день аккуратно являлся на работу, хотя и замечал, что отношение Кэри Пауэрса к нему изменилось от искреннего восхищения до глубокого недоверия.
— Завтра мы едем в Ньюпорт повидать Милену, — сказала ему Катринка.
— Я боюсь, что не сумею выбраться.
— Хочешь, я позвоню Кэри?
Он понял, что спорить бесполезно.
— Я сам поговорю с ним.
— Сегодня Пиа улетает во Флоренцию, — голос Катринки был холодным, злым.
— Я не тронул ее.
— Так она и сказала.
На следующий день Катринка поехала с Кристианом в Ньюпорт. Ее родственники до сих пор находились там и успели так надоесть Нине, что она поддалась уговорам Катринки и разрешила Милене уехать домой — хотя бы на время. Воспользовавшись общим улучшением настроения, Катринка попросила разрешения увидеться с Миленой, которая все это время оставалась одна в своей комнате.