К а т е р и н а. Я вас не знаю, сударь. Во всяком случае, не помню. Дайте нам пройти.
С е р м у а з. Зато я знаю этого шалопая!..
В и й о н (искренне). Не помните? — меня?! Пусть так, не помнить меня — ваше право…
С е р м у а з (прервал его). У вас незапоминающаяся физиономия, сударь, что верно, то верно!
В и й о н (Катерине). …но не помнить моей любви?!
К а т е р и н а (насмешливо). О чем вы толкуете, мой юный друг?!
В и й о н (с болью). Я простил вам, поверьте, то, что вы отвергли мою любовь и посмеялись над нею, но — забыть?! — этого вы не смеете!..
К а т е р и н а. Впрочем, я кое-что вспомнила… Я вспомнила, как судебный пристав высек вас по моей жалобе розгами. Ивовыми розгами, это я помню. Вы удовлетворены, сударь?
В и й о н. О да! — розгами… Но даже когда меня секли и весь околоток сбежался смотреть на это веселое зрелище — секут любовь по голому, беззащитному ее телу! — даже тогда я благословлял вас и безропотно принял позор и боль, даже тогда, под розгами, я сочинял стихи о вас!
С е р м у а з (грубо). Ты посмел запятнать доброе имя дамы своими грязными куплетами?! — я живо укорочу твой язык, щенок!
К а т е р и н а. Что вы, милейший господин Сермуаз! Отрезать ему язык — все равно что лишить павлина хвоста или змею — жала.
В и й о н (с горечью). О да… язык мне еще пригодится… Хоть бы и сейчас — сейчас вы услышите новые стихи… Это будут последние стихи, которые я сочиню в вашу честь… Нет, в ваше бесчестье, мадам!.. (Обернулся к девицам, сидящим на «Чертовом камне».)
К а т е р и н а (насмешливо). Вы делаете успехи, сударь, — раньше рифмы у вас были и вовсе невпопад.
В и й о н (обращаясь — хоть стихи эти и адресованы. Катерине — к Толстухе Марго).
К а т е р и н а. Пойдемте, Филипп, мне что-то прискучили эти излияния…
В и й о н (обернулся к ней).
К а т е р и н а (задохнулась от возмущения). Вы это мне, сударь?! Мне? Вы смеете?!
В и й о н (не спуская с нее глаз).
С е р м у а з (полез под сутану за кинжалом). Я ему заткну глотку, Катерина, только прикажите!
В и й о н (Катерине).
К а т е р и н а (визгливо). Это слишком! Назвать меня старухой?! Меня — старой кошелкой?!
С е р м у а з (вытащил из-под сутаны кинжал). На, получай, подонок! Получай свое, рифмач подзаборный!.. (Ударяет его в голову кинжалом.)
Кровь залила Вийону лицо. Он пошатнулся, но рядом с ним оказалась Девушка, которой никогда не было. Толпа в смятении загудела, сомкнулась вокруг Сермуаза и Вийона.
В и й о н. Вот как… я бы мог вам простить ревность, сударь, или даже верность этой даме, не знающей, что это такое… Но вы посмели прервать меня, когда я сочиняю стихи. Этого я вам простить не могу, увольте! (Наносит Сермуазу удар ножом в грудь. Тот падает замертво.)
Вынырнув неприметно из толпы, рядом с Вийоном возник П а л а ч. С другой стороны к нему бросились друзья — Коллен, Монтиньи, Табари.
П а л а ч. Чуял я, что жареным попахивает, что без меня дело не обойдется!.. И вот он, тут я, ушки на макушке! Тут как тут!
В и й о н (испугался). Кто ты?
П а л а ч (даже обиделся). То есть как это кто?! — Анри Кузен я, палач славного города Парижа, прошу любить и жаловать!