Придворный спешит с брыжами, натыкается на Вийона.
В и й о н (невольно). Ну ты, рыло в кружевах!! (Спохватился.) Виноват, сударь, виноват!
К о р о л ь Р е н е (ему). Не сердитесь, молодой человек, по утрам тут всегда ужасная толчея. Подойдите поближе.
Вийон подходит к кровати и падает на колени перед королем.
(Поморщился.) Встаньте, встаньте! — я не люблю этого. Вы же, насколько мне известно, поэт… и я — поэт. Встаньте, это неприлично.
В и й о н (встал с колен). Но перед вашим величием, ваше величество!..
К о р о л ь Р е н е (снова поморщился). Опять этот… этот…
Г о н т ь е. Тавтологический ассонанс, сир.
В и й о н (искренне). Я оскорбил слух вашего величества, — я достоин суровой кары, сир!
К о р о л ь Р е н е. Ну, если еще и за безвкусицу карать!.. — и так тайная полиция съедает половину государственного бюджета…
Г о н т ь е. Верхние панталоны его величества короля!
Придворный спешит с панталонами.
К о р о л ь Р е н е (Вийону). Я весь внимание, сударь. Тише, господа!
В и й о н (с почти искренней страстью).
К о р о л ь Р е н е (фраппирован). Долг?! Я не ростовщик, сударь, я даю не в долг, а одариваю! Я меценат!
Г о н т ь е. Какая дерзость!.. (Демонстративно громко.) Камзол его величества короля!
Придворный подносит камзол.
К о р о л ь Р е н е (Вийону). Продолжайте, сударь.
В и й о н (менее уверенно).
Г о н т ь е (с металлом в голосе). Башмаки его величества короля!
Короля обувают.
В и й о н.
Пауза.
К о р о л ь Р е н е. Все?
В и й о н (упавшим голосом). Все… Позвольте почтительнейше повергнуть эту балладу к вашим стопам, ваше величество!
К о р о л ь Р е н е (опять поморщился). Вашим стопам, ваше величество… Распорядитесь выдать мэтру Вийону еще шесть золотых экю, Гонтье.
Г о н т ь е (горячо). Это плохие стихи, ваше величество! — неуклюжие, грубые, заплетающиеся, не говоря уж о том, как они дерзки! Говорю это вам, сир, не только как поэт, но и как ваш верноподданный!
К о р о л ь Р е н е. О, это уже похоже на донос, Гонтье! (Придворным.) Господа, вы мне больше не нужны. Благодарю вас. Вы, Гонтье, останьтесь. И вы, мэтр Вийон.
Придворные, низко кланяясь и пятясь задом, уходят.
(Прошелся в задумчивости по комнате.) Видите ли, Вийон, мы с мэтром Гонтье исповедуем несколько иную поэзию, нежели ваша, — природа, зелень, ручейки, восходы, закаты, пастушки́, пасту́шки…
Г о н т ь е (с достоинством). Поэзию буколическую, сударь мой!
К о р о л ь Р е н е. Как вы относитесь к этому жанру, мэтр Вийон?
В и й о н (нерешительно). Вы велите мне говорить как поэту с поэтом, ваше величество?
К о р о л ь Р е н е. В пределах приличия, само собой разумеется.
В и й о н. Я бедный человек, сир… Я всегда был беден, всегда голоден… Мне трудно понять поэзию, зовущую жить под открытым небом, под зелеными кущами, — это же холодно, сир! Особенно зимой! Или в дождь, в непогоду. Я предпочитаю пусть худую, но все-таки крышу над головой.
Г о н т ь е (возмущен). Так грубо, так низменно судить о поэзии, сударь!..
В и й о н. Я знаю, что такое голод — его не насытишь лесными ягодами, для этого мне нужен кусок говядины, сир! Я не утолю своей жажды из буколического источника — мне нужна кружка крепкого вина. Меня не спасет от мороза и сырости веночек из полевых цветов — мне нужен теплый плащ, прочные башмаки, вязаная фуфайка. Я живой человек, сир, и поэзия моя тоже живая — ей тоже холодно, одиноко, зябко, голодно…