Жажда над ручьем [Пьесы]

М о н т и н ь и. А по мне, так в петле как-то беззаботнее — качайся себе на ветру, и горя мало… (Ушел.)

Т о л с т у х а  М а р г о. И мне пора, Франсуа, — заведение открывать. Сегодня суббота, бойкий день. Девочки! Попрощайтесь и — на работу! Не распускайте нюни — ресницы потекут! (Ушла вместе с девицами.)

К о р о л ь  Р е н е. Я не позабыл ваших уроков, мэтр Вийон, — дышло, хомут, пеньковые брыжи, сыграть в ящик… (Ушел.)

Г о н т ь е (ему). Или я, или он, ваше величество! (Ушел за ним.)

К а т е р и н а. Прощай, Франсуа… теперь-то у тебя будет время меня забыть. Может быть, все было бы иначе, если бы я тогда не велела тебя выпороть… (Ушла.)

С е р м у а з (идет за ней). Его голый зад она на всю жизнь запомнила, а то, что меня из-за нее укокошили, — из головы вон…

К а р л. Я знаю по себе, Вийон, в нашем деле ничего не пропадает, не остается втуне — счастье, горе, утраты, страдание… когда-нибудь из всего этого родится твоя лучшая баллада!.. (Уходит.)

П о э т ы (идут за ним гурьбой). Зависит от творческой методы, ваша светлость! От школы! От направления!..

Они опять остались вдвоем — Вийон и Девушка, которой никогда не было.

В и й о н. И опять нам с тобой — в путь… в путь в путь… Пора. Пойдем. Впрочем, нет… Ты останься. Может быть, кто-то другой — молодой, чистый и нетерпеливый — уже дожидается тебя, зовет, приходит в отчаяние, живет надеждой… ему ты нужнее. Так всегда — уходит один, приходит другой. Но — с тою же вечной жаждой, с тою же нетерпеливой жаждой добра, любви сострадания… Он еще не знает, что ее никогда не утолить. Ты останься и подари ее ему от меня — мою жажду, мою неутоленность и бездонность ручья, из которого нам никогда не напиться. Больше мне нечего ему завещать.

Он ушел — навсегда. Он шел медленно и долго, и путь его был нескончаем.

Девушка, которой никогда не было, осталась одна. И мы впервые слышим ее голос — нежный, хрупкий и чистый:

В своей стране — а будто на чужбине,
Горю в мороз, дрожу вблизи огня,
Я вечно жду, хоть нет надежды ныне,
Я вновь кричу, хоть это глас в пустыне,
И все зовут, и гонят все меня.
Тяжка мне власть, и тяжек мне ярем,
Я — дьявол сам, когда вокруг — Эдем,
Но, изгнан в ад, о, как стремлюсь я к раю!
Я — властелин, не властный ни над чем,
Я над ручьем от жажды умираю!

К о н е ц

1975

ПОХМЕЛЬЕ Драма в двух действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Н и к о л а й  С н е г и р е в.

Е л и з а в е т а  З у б к о в а.

М а р и н а — ее дочь.

Л а р и с а — жена Снегирева.

П е т р — их сын.

А н г е л и н а.

К о р н е е в  П о р ф и р и й  И в а н о в и ч.

П о т а п о в.

Наши дни.

Действие первое

1

Дом Елизаветы Зубковой в маленьком городке — скорее даже поселке — в Восточной Сибири.

Просторная и невысокая комната в три небольших окна, оклеенная пестрыми, в крупный рисунок, обоями. В левой стене — дверь в сени и на кухню.

Стол посредине с венскими шаткими стульями вокруг, комод с зеркалом, над зеркалом, на стене, — множество семейных фотографий и цветных открыток, большой трехстворчатый шкаф, рядом с ним — ножная швейная машина.

Между комодом и шкафом, за пестрой ситцевой занавеской, — высокая полутораспальная никелированная кровать на пружинной сетке и с блестящими шишечками.

Начало июня, дело к вечеру, косые лучи солнца, садящегося в тайгу, освещают комнату сквозь накрахмаленные марлевые занавески.

Е л и з а в е т а — крупная, все еще красивая простой, спокойной красотой тридцативосьмилетняя женщина — шьет на швейной машине. Недалеко от дома проходит железная дорога — грохот поезда, постепенно затихая, замирает вдали.

Е л и з а в е т а (про себя). Семь двадцать три… (Взглянула на будильник, стоящий на комоде.) Или часы отстали, что ли…

Из соседней комнаты вышла  М а р и н а, крупная и красивая в мать, но с более тонким и менее добрым лицом. Ей семнадцать лет. Молча подошла к комоду, выдвинула ящик, что-то в нем ищет.