На его крик из своей комнаты вышла М а р и н а, осталась в дверях.
Е л и з а в е т а (не заметила ее). Поезд утром, вполне успеешь… поезд в шесть с чем-то…
С н е г и р е в (с болью). Ты-то про поезд откуда знаешь?!
Е л и з а в е т а. Знаю. (Укладывает вещи в чемодан.) Все два года знала, когда твой поезд… вот только сейчас из головы вон — то ли в шесть двадцать, то ли в шесть сорок…
С н е г и р е в (с искренним порывом). Хочешь, слово скажи — не поеду!..
Е л и з а в е т а (без обиды). Нет, Коля… потом ты мне всю жизнь этой своей доброты не простил бы…
С н е г и р е в. Никуда я не поеду! Все! — никуда!
Е л и з а в е т а (мягко). Поедешь, Коля… Жена она тебе, и ждала сколько, и теперь ждет, и сын, и дом твой там, память, мысль твоя — все у тебя там, Коля, нельзя тебе не ехать…
С н е г и р е в (невольно). А ты?.. Ты-то?!
Е л и з а в е т а (просто и убежденно). Она ждала, и я подожду. (Спохватилась.) Нет, не то, что ты подумал! — будто я ждать буду, чтоб ты непременно вернулся! Нет! — я просто так ждать буду, ждать — и все…
М а р и н а (с болью, с жалостью, с презрением). Мама!..
Е л и з а в е т а (обернулась на ее голос; твердо и властно). Ты-то зачем здесь? Иди, экзамены у тебя!..
М а р и н а (ей). Как не стыдно! Перед кем унижаешься, у кого в ногах валяешься, гордость потеряла, — кто он нам?! Из тюряги вышел, ты его и подобрала! Даже не спросила — за что сидел, за что пять лет схлопотал…
Е л и з а в е т а (с достоинством). А мне это без интереса — за что.
М а р и н а. Пока срок не вышел, ты ему и нужна была, а теперь-то зачем ему у нас?! Ну и пусть катится, кому он нужен?! Был он, не был — скатертью дорожка!
Е л и з а в е т а. Маринка, ты помолчи! Что ты в этом понимаешь?!
М а р и н а. В чем?! — ты мне только про любовь не говори, ты мне про это ни слова!.. Чуть паспорт получил и уже навострился, уже расчет взял, уже на утренний поезд опоздать боится! Ты мне это слово и не говори, к нему оно отношения не имеет!..
Е л и з а в е т а. Маринка, уйди!
М а р и н а. Это пусть он уйдет! Я у себя дома!..
Е л и з а в е т а. Он тоже — у себя! Не у чужих! А ты иди! Иди, говорят тебе!
М а р и н а. Господи, мамуля… неужели ты ничего не соображаешь?! Жалкая ты, жалкая!.. (Обернулась к Снегиреву; с ненавистью, сквозь злые слезы.) А ты… ты… зек несчастный!.. (Выскочила в сени, хлопнула за собой дверью.)
Долгая пауза.
Е л и з а в е т а (устало и отрешенно). Еще поумнеет, еще узнает, почем в этой жизни за все платить приходится…
С н е г и р е в (с искренним сожалением). Может, не так я тебя любил…
Е л и з а в е т а. Так, Коля, так.
С н е г и р е в. Как умел…
Е л и з а в е т а. Я не в обиде.
С н е г и р е в. Я тебя помнить буду.
Е л и з а в е т а. Не зарекайся.
С н е г и р е в (убежденно). Буду!
Е л и з а в е т а (закрыла чемодан). А еду я тебе — отдельно, в авосечку. (О водке, стоящей на столе.) И бутылку не забудь, в поезде хороших людей встретишь, угостишь. Я ее тоже в авоську.
С н е г и р е в (невольно, но — с надеждой). Может, я тебя и сейчас люблю…
Е л и з а в е т а (властно). А об этом — молчи. Не надо! — я ведь и поверить, Коля, могу… а тогда худо мне будет, ой худо!.. (Внезапно, с силой страсти, чистой и бескорыстной.) Поди сюда. Напоследок.
С н е г и р е в (с жалостью к ней). Не надо, Лиза…
Е л и з а в е т а. Перед смертью не надышишься, все знаю. Ты не сомневайся, иди…
С н е г и р е в (идет к ней). Век перед тобой в долгу… умру — не забуду…
Е л и з а в е т а. Не за это любят, Коля… из спасиба не любят… любят — сослепу, не загадывая… от любви любят, Коля, ни от чего другого…
Они стояли перед ситцевой занавеской, за которой — их постель.
(Откинули занавеску.) Кто помнит — так вот эта занавесочка ситцевая… все она помнит. Ты ее не забывай, Коля, занавесочку нашу…
Постель была высокой, белой, с горой подушек у изголовья.
Издалека, приближаясь, нарастая, усиливаясь, — грохот поезда.
Коридорчик-закуток перед купе проводников в общем вагоне поезда дальнего следования.