С н е г и р е в (с удивлением). Выходит дело, ты не меня ради ждала, а…
Л а р и с а (перебила его). Что значит, не тебя ради? — себя ради, что ли?! Не я ли избегалась по адвокатам, кассации подавала, жалобы, заявления — не я? Какие у тебя могут быть упреки?!
С н е г и р е в (с горькой усмешкой). Кого же ты ждала в таком случае? Кого — убийцу?!
Л а р и с а. Тем более! — ведь ждала же! (Спохватилась.) Тебя не за убийство судили, совсем другая статья! — он ведь потом сам…
С н е г и р е в (перебил ее). Как же — на третий день, в больнице… Не убили — забили до смерти, а уж дальше — он сам…
Л а р и с а. Вас всех — за злостное хулиганство, за групповое… Пьяная драка, случайная! — и на следствии, и на суде, и в приговоре то же самое!
С н е г и р е в. Умер он, — значит, убили.
Л а р и с а. А уж ты вообще — меньше всех других!.. И свидетели показали…
С н е г и р е в (перебил ее). Соучастники! — свидетелей не было — ночь, пустырь…
Л а р и с а. …все в один голос! Тебе и срок меньше других дали! На суде доказано — пьяный был, ничего не соображал, валялся в стороне…
С н е г и р е в (перебил ее). …и глядел, как они его — четверо на одного?! Кто доказать может, чей удар был, от которого он на третий день умер? А если б не на третий, а — сразу?! И не свались я спьяну, чем я лучше других был? — Генки Лашкова, Митьки Егорова, Федьки, Саньки? — я с ними вровень был тогда, ноздря в ноздрю!.. Суд, приговор!.. — я, может, сам все эти пять лет себя по новой судил, и не на срок — навечно! И не надо меня жалеть! Не жалости мне от вас всех надо, совсем другого!.. И нет на это ни кассации, ни амнистии… (Перевел дух.) Вот ведь с чем я приехал, Лара… а ты никак в толк не возьмешь…
Л а р и с а (не понимая его). Что ты доказать хочешь в результате? Чего тебе от нас надо?!
С н е г и р е в. Чего мне надо… (Сбивчиво.) В колонии… в общем, урки там сидели, шпана, уголовники, ну, в одном бараке… и кто-то из них то ли кому настучал, то ли украл что-то у них, и они его… Я — на нарах, наверху, все видел… Они его ногами, табуреткой, мордой об стенку, об кирпич… насмерть. А я видел!.. Морда вся в крови, лица давно нет, а они его — об стенку, об стенку… такой еще звук глухой, тоскливый, будто не человеком бьют, а мешком с отрубями… И представил сразу — а если я сам вот так того, ну, которого тогда на пустыре?.. Если я сам таким зверем был?! — кинулся вниз, ничего уже не соображаю — только не дать им его, не дать человека убивать!.. Они все на меня навалились, бьют, а я не чувствую, не слышу, одно только в голове: неужто я тогда, на пустыре, ночью, — как они был? Такой же?! (Перевел дух.) Откачали меня, отлежался в санчасти, начальство мне даже благодарность объявило, перевели на поселение, а я — об одном, об одном: как же я сам, как же сам-то я мог тогда?! (С отчаянием.) Жить после этого можно? — жить, ходить, пиво пить, пельмени жрать… Сыну в глаза смотреть, тебе, — можно, ты считаешь?! Можно?!
По эстакаде, мимо, заглушая его, грохочет поезд.
Действие второе
Квартира Ларисы.
Начало зимы, вечер, темень за окном.
Л а р и с а, при свете настольной лампы, проверяет ученические тетради. Другая лампа освещает стол П е т р а — он копается в деталях транзистора.
Пауза.
Л а р и с а (не отрываясь от работы). Кончай, одиннадцатый час.
П е т р (не оборачиваясь). Детское время.
Л а р и с а. Вот дадут нам двухкомнатную, тогда ты в своей хоть до утра глаза порти.
П е т р. Как же, дадут, держи карман шире!
Л а р и с а. Я своего добьюсь, не беспокойтесь!
П е т р (машинально). Это уж точно…
Л а р и с а. В школу молодых специалистов распределили, одиноких, а однокомнатные квартиры — дефицит. Вот я и отдаю нашу, а мне, на троих, — двухкомнатную. Трое нас теперь, пропишу отца, как раз санитарная норма и получится.
П е т р (поднял на нее глаза). Пропишешь, а — дальше?
Л а р и с а (отбросила тетрадку). Я его пять лет ждала!..
П е т р. Так он же тебе — муж…
Л а р и с а (в сердцах). Что такое муж в наше время?! — умная женщина, самостоятельная, уж не говоря — с образованием, сама распрекрасно проживет! И родит, и воспитает, и дом обставит — все сама! Вот тебе и весь муж!