И р и ш а. А я для тебя — и того меньше?!
Ю р а. Ты ревнуешь к математике, мама ревнует к тебе…
И р и ш а. Я жду весь вечер…
Ю р а. Вечер и не начинался!
И р и ш а. Звоню, как заведенная…
Ю р а. Мать отключила телефон.
И р и ш а. Кидаюсь к первому встречному…
Ю р а. Какому встречному?!
И р и ш а. Торчу с ним вдвоем битый час в телефонной будке…
Ю р а. С кем — вдвоем?!
И р и ш а (удовлетворенно). Теперь уже ты меня ревнуешь?!
Ю р а. К кому?!
И р и ш а. Вон полюбуйся… лысый дядька сидит, вот до чего я докатилась!
Ю р а (обернулся в сторону скамейки, увидел мать). Мать! Мышеловка захлопнулась!
Обернулся к ней, лица их оказались нос к носу, а если точнее — губы к губам. Он потянулся к ней, хотел обнять.
И р и ш а. Без рук!
Ю р а. Я тебя со вчерашнего дня не целовал!
И р и ш а. Вычислил все-таки!
Ю р а. Один разик!
И р и ш а. Я тут чуть не умерла от кислородного голодания, а он…
Ю р а. Поцелуй в безвоздушном пространстве! — это может пригодиться в космосе…
Поцелуй.
А н д р е й А н д р е е в и ч. Я хочу обойти всех своих старых друзей… и боюсь… боюсь, что и они изменились, как изменился весь город, что мы встретимся, как чужие, натужно… и будем выжимать из себя фальшивое «а ты помнишь?..». У меня тут было много друзей… настоящих друзей, какие только в юности и бывают, — с годами способность дружить притупляется. Я ведь ничего о них не знаю… вот Ромка Чернявский…
А н н а В я ч е с л а в о в н а (хотела ответить, но сдержалась). Не знаю.
А н д р е й А н д р е е в и ч. Рэм Плешков, Мишка Айвазов, Лева Лазарев… Анечка Романовская…
А н н а В я ч е с л а в о в н а (посмотрела на него, отвернулась). Не знаю…
А н д р е й А н д р е е в и ч. Анечка… такая тоненькая, длинненькая, стриженная под мальчика, с такими огромными глазищами… синими. Нет, пожалуй, серыми… впрочем, может быть, и… (Беспомощно.) Знаете, а ведь я не могу вспомнить, какие у нее были глаза… не могу!
А н н а В я ч е с л а в о в н а. Жаль… если бы вы не забыли, может быть… Впрочем, нет. Нет, я бы все равно не могла вам помочь ее найти.
И тут он ее узнал.
А н д р е й А н д р е е в и ч (посмотрел ей в глаза). Серые… ну конечно, серые! Боже ты мой… как я мог?!
Ю р а (за кустами). Давно она здесь?
И р и ш а. Хорошо хоть она-то на твои свидания не опаздывает!
Ю р а. Не можем же мы сидеть здесь до темноты!
И р и ш а (испугалась). Ты думаешь, она проторчит тут до ночи?!
Ю р а. Она — может!..
И р и ш а. Что же делать?!
Ю р а. Целоваться, что нам еще остается!..
Поцелуй.
А н д р е й А н д р е е в и ч (задумчиво). Ну, вот и пришел я… к той же Анечке Романовской… что я ей скажу?!
А н н а В я ч е с л а в о в н а (усмехнулась). Почему именно к ней?
А н д р е й А н д р е е в и ч. Почему?! — я думал… одним словом, я думал — она вправе ждать, что я приду к ней первой…
А н н а В я ч е с л а в о в н а (жестко). А если она давно уже не ждет?
А н д р е й А н д р е е в и ч (не сразу). Да… не ждет, и все тут…
А н н а В я ч е с л а в о в н а. Если у нее… заботы, радости, печали, к которым вы уже не имеете никакого отношения?.. И вы будете сидеть друг против друга, пить остывший чай с кизиловым вареньем…
А н д р е й А н д р е е в и ч (усмехнулся). Да, да! — с кизиловым, я помню, тут у нас именно кизиловое всегда!..
А н н а В я ч е с л а в о в н а. И каждую фразу начинать с натужного «а ты помнишь?..».
А н д р е й А н д р е е в и ч (печально). Да, конечно! — глупо было думать…
А н н а В я ч е с л а в о в н а (опять усмехнулась). О ней?..
А н д р е й А н д р е е в и ч. Действительно… старый дуралей!
А н н а В я ч е с л а в о в н а (жестко). Или — о том, что она должна думать о вас, не может не помнить, не смеет, — почему?! По какому праву?!
А н д р е й А н д р е е в и ч. Старый, старый дуралей…
А н н а В я ч е с л а в о в н а (взглянула на часы, про себя). Нет, не придут, опять перехитрили. Они нынче ужасно хитрые, дети!.. (Вздохнула.) Или мы, родители, поглупели… (Ему.) Где же вы будете ночевать?
А н д р е й А н д р е е в и ч (улыбнулся невесело). Да хоть тут, на этой скамейке… с которой уже не видна река…