На данный момент такое положение дел развлекало Николаса.
Он поднялся и подошел к каменному парапету, ограждающему террасу. Перед ним простирались сады, ступенями спускающиеся к дороге, далее местность уже не была видна в наступающих сумерках.
Мое…
Боже.
Шенстоун. Погрязший в мщении и безысходности.
Он не мог позволить своему пенису руководить своими действиями. Он не должен ни на секунду забывать, что за каждым его действием наблюдает Невидимая Рука.
Он был готов поклясться своей жизнью, что не ошибся. Он и так поставил на кон свою жизнь.
…Элизабет…
Он не мог ничему позволить отвлечь себя от нее.
Ну что ж, гаденыш, я здесь. И я знаю, что ты где-то там. Я заявил свои права. Теперь приди и возьми меня.
Глава 3
Элизабет была готова начать игру. Ей было некуда отступать. Он заставит ее ответить за свои дерзкие слова, и, если она откажется от них, она потеряет все.
Ей было нечего терять. Возьмет ли он ее, отвергнет ли — она ничего не теряет. Вскоре она добьется своего — станет хозяйкой двух зрелых мужчин, соперничающих за обладание ее обнаженным телом.
У нее будет власть. Чистая любовная власть. При одной мысли об этом ее тело увлажнялось. Если бы он пришел прямо сейчас… было бы проще… все быстрее бы завершилось…
Что бы ни случилось, как бы ни случилось, она должна была оставаться сильной. Она должна забыть о своем неумелом бывшем супруге, о его вялом половом члене и бесконечных попытках сделать ей ребенка.
Все теперь в прошлом и должно предаться забвению. Теперь она самая желанная женщина на свете, потому что Николас предложил ей сделку, горя страстью обладать ею.
Что бы ни случилось в его комнате, никто ни о чем никогда не узнает. Она могла играть роль девственницы или распутницы. Все зависело от нее и от того, какой сценарий приведет к власти.
Она легла на массивную кровать с балдахином и скинула свой халат на пол. Обнаженная на его кровати, в его комнате, в самом дальнем уголке дома. Самое подходящее место, для того чтобы начать жить в удовольствие. Она осмотрелась вокруг. Здесь она бывала редко.
Богато отделанная комната со стенами темно-багряного цвета, который присутствовал и в толстом персидском ковре, и в картинах с позолоченными рамами, висящих на стенах, относилась к мужской части гостевого крыла здания. Подходящие по цвету занавеси колыхались на окнах и на балдахине кровати. Тяжелый шкаф, украшенный орнаментом, обтянутый тканью стул и маленький столик — все говорило о мужских пристрастиях и мужском вкусе.
В круглом зеркале над столом отражался свет полудюжины свечей, горящих на комоде у противоположной стены, рядом с дверью, в которой наконец-то показался Николас, уже снявший сюртук и на ходу расстегивающий сорочку.
— Итак… — проговорил он. — Сделка состоялась.
Элизабет оказалось неожиданно трудно просто лежать обнаженной на его кровати, позволяя его взгляду исследовать каждый дюйм ее тела. Она боролась с собой.
Ей хотелось убежать; она хотела остаться.
Для нее был момент наивысшего напряжения. Впервые в жизни она чувствовала себя совершенно беззащитной перед мужчиной. Впервые в жизни на нее смотрел мужчина. Впервые в жизни она была полностью обнажена под взглядом мужчины.
Она не верила, что такое возможно, но ей нравилось то, как он на нее смотрел. Очень нравилось. Ей нравилось, что его мужское достоинство стремилось прорвать ткань брюк. Нравилось, что оно продолжало удлиняться под ее взглядом.
Она не думала, что ей когда-нибудь такое понравится. Что слова, которыми она швырнула в него, в конце концов сбудутся.
Она выгнула спину, чтобы лучше обозначить грудь и напрягшиеся остроконечные соски.
Раздвинула ноги, чтобы ему был виден пушистый холмик между ними, и бросила на Николаса самый дерзкий взгляд, на который была способна.
— Я выполнила свою часть договора, — наконец произнесла она осипшим от волнения голосом. — Я жду, когда вы выполните свою.
— А я передумал. — Он бросил свой пиджак на кровать.
— Что?! — Она резко села.
— Я решил, что мой член может подождать. Удовольствие намного сильнее, когда нагнетается малыми дозами. Знай: я готов извергнуться на твое обнаженное тело немедленно, но на сегодня у меня припасено кое-что другое, так что я сохраню свое семя для другой ночи.
Он протянул ей руку.
— Иди сюда.
Черт побери, как разочарована она. Она не хотела, чтобы ее возбуждение прошло просто так. И она не стала сопротивляться, когда он притянул ее к стулу, к себе на колени, прямо на угрожающую выпуклость в штанах, и усадил ягодицами верхом на источник мужской силы и страсти.
В таком положении она облокотилась на него спиной, выставив вперед груди с торчащими сосками и ощущая его плоть изгибом ягодиц.
— Положи руки мне на бедра и не двигай ими.
Она так и поступила, наслаждаясь своей обнаженностью и тем, что он мог делать с ней, что пожелает.
Ее возбуждение усилилось. Ему даже не нужно было ничего делать. Ее тело дрожало от предвкушения; она сидела, устроившись своими бедрами поверх его, чувствуя, как колышутся ее груди и увлажняется лоно от переполнявших его соков.
И самым возбуждающим было то, что он до нее даже не дотронулся. Он просто дал ей возможность ощутить ее собственное тело, обнаженное, мокрое, ощутить зуд в сосках. Он дал ей возможность представить, что он мог бы с ней сделать, позволил медленно закипать от чувственного подъема, нетерпеливо извиваясь на холме из плоти, молчаливо умоляя освободить его из плена одежды.
И даже тогда он не прикоснулся к ней.
— Закрой глаза. — Приказ пришел, как дуновение ветерка в ее ухо.
Она подчинилась, уронив голову назад. И застыла в ожидании. Чувствуя его мужскую мощь, жар своего тела, влагу, страсть… ждала… и наконец…
Прикосновение чего-то прохладного, гладкого, округлого к кончику ее напряженного соска, затем к ореолу, снова к соску… туда-обратно, взад-вперед, пока она уже не могла терпеть, туда-обратно, туда-обратно, бесконечно…
А затем… его пальцы, только лишь пальцы, сжимающие ее другой сосок, легко, крепко, идеально, именно так, как было нужно… и ее тело сжалось, ягодицы уперлись в него, и она сорвалась в спираль долгого, буйного, искрящегося оргазма.
Все остановилось. Она ощущала себя разгоряченной, замерзшей, использованной, опустошенной. Ей хотелось уйти, но он крепко ее держал. Она почувствовала… ощутила…
Что-то между своих широко расставленных ног. Нет, не сейчас, еще рано…
…Еще рано…
…В его руке было что-то круглое, гладкое, и упругим движением оно оказалось между ее половых губ, двигаясь вперед-назад, плотно, ритмично… она хотела это в себя, удерживать это внутри, чтобы более остро почувствовать его трение о свое обнаженное тело…
Со свистом втянув воздух меж сжатых губ, она наклонилась вперед, чтобы более плотно прижаться к округлому предмету. И неожиданно он оказался внутри нее, прижатый к самому центру удовольствия, поглощенный ее лоном.
У нее оборвалось дыхание. Это было. Она почувствовала настоящее наслаждение.
— Ты можешь ее носить, — прошептал он ей на ухо, — но только для меня.
Ее тело обволакивал округлый предмет.
— Для тебя…
— Но есть еще для тебя кое-что.
В тумане сладострастной эйфории она могла с трудом концентрироваться на словах, которые прошептала:
— Что?
Она почувствовала, как его пальцы раздвигают ее половые губы в поисках отверстия. Затем давление переместилось глубже, еще глубже, почти вытеснив округлый предмет.
Он не дал ему покинуть ее лоно, плавными круговыми движениями возвратив его к центру наслаждения. И тут лепестки ее цветка сомкнулись на всем, что было внутри нее, и она почувствовала, как трепет передается от них всему телу, заставляя его конвульсивно забиться в яростном оргазме от ощущения переполнения ее лона.