Он пожал плечами.
— Понятия не имею. Хотела казаться более популярной? Мне кажется, она думала, что ее недолюбливают. Считала, что должна сделать что-то, чтобы привлечь к себе внимание. Чтобы как-то выделиться.
Роза ничего не ответила, продолжая писать.
Он вздохнул. В этот момент наверху заскрипели половицы. Он быстро взглянул на лестницу. Роза перехватила этот взгляд.
— В доме есть еще кто-то? — спросила она.
— Нет, — быстро ответил он, и глаза его скользнули вниз и направо.
Врет, подумала Роза.
Глава 28
Фил открыл дверь очень тихо и медленно, как сделал бы это на месте преступления, где не хотел ничего нарушить.
В доме было темно, горела только лампа на столе, и отражение от ее основания, выложенного мозаикой из осколков зеркала, отбрасывало на потолок причудливую паутину бликов. Пустой бокал из-под вина на столе, рядом с ним бутылка, чуть дальше — раскрытая перевернутая книга в мягкой обложке, словно птица, которая отказывается или не может взлететь.
Должно быть, здесь сидела Марина. Вечно в тебе говорит детектив, подумал он, но тут же одернул себя за эту мысль. Расслабься. Ты уже дома.
Он прислушался. Тишина. Джозефина должна спать. Он положил ключи от машины на стол, прошел в кухню, вынул из холодильника бутылку пива и, открыв ее, вернулся в комнату, где сел на то место, которое до этого занимала Марина. Он сделал большой глоток, вздохнул, закрыл глаза и, откинув голову назад, попытался снять напряжение, накопившееся в теле за прошедший день.
Фил открыл глаза и осмотрелся по сторонам. Как это непохоже на его старый уютный дом, все вещи здесь какие-то незнакомые и лежат не на своих местах. Он по-прежнему заставлял себя думать об этом новом жилище как о своем доме, а о Марине с Джозефиной — как о своей семье. И знал, что ему еще нужно работать над собой как в первом, так и во втором случае.
Он встал и проверил, какой диск стоит в стереосистеме. «Мидлейк». Он хотел включить его для себя, но побоялся разбудить свою женщину и дочь. Поэтому он снова отхлебнул пива и сел обратно в кресло.
На душе было неспокойно, нервное возбуждение не уходило. Он пытался убедить себя, что это все из-за нового дела. Но сам он знал, что это не так. Он понимал, что у этого есть другие причины.
Он чувствовал, что, куда бы ни пошел в этом доме, повсюду натыкается на невидимые стены, которые не мог обойти, через которые не мог перелезть, которые не мог даже заметить.
Был ранний летний вечер, солнце еще не село, на улице было светло. Сразу за входной дверью открывался красивый и безмятежный вид на прогулочную зону у реки. Они втроем могли бы пойти погулять, посадили бы Джозефину в коляску и поехали бы вдоль берега. Возможно, остановились бы что-нибудь выпить в «Розе и короне», сели бы на набережной и смотрели, как в лучах заходящего солнца лодки качаются на волнах прилива.
И наслаждались бы жизнью. Радовались бы тому, что они есть друг у друга: у нее — он, у него — она. В общем, жили бы полной жизнью.
В нем нарастало раздражение. Сильное раздражение. Именно так он и представлял себе свою жизнь, когда переезжал в Вивенхое. Именно это они и должны были бы делать. Вместе с Мариной и Джозефиной. Расслабляться, получать удовольствие. Наслаждаться обществом друг друга. Как настоящая семья.
Но вместо того Марина вела совершенно отдельную от него жизнь, словно находилась в каком-то герметическом стеклянном ящике. Он мог видеть ее, даже слышать, но при этом не мог протянуть к ней руку, не мог коснуться ее. Его бы так не задевало, если бы это был кто-то другой. Кто-то, кто не значил бы для него так много, как она. Не значил бы для него все. Но это была она. Она не пускала его, исключала его из чего-то — из своей жизни! — и от этого было больно. Очень больно.
Он допил пиво и пошел в кухню за следующей бутылкой. И остановился. Нет, подумал он. Это не решение.
Вместо этого он повернулся и пошел по лестнице наверх. Медленно, чтобы не разбудить их.
Вчера вечером все было точно так же. Когда он пришел, Марина уже спала. Или прикидывалась спящей. Он был уверен, что она притворяется, просто лежит неподвижно в ожидании, когда он выключит свет и заснет.
Хотелось бы ему знать, почему она так делает.
Он открыл дверь в спальню. Опять медленно, осторожно. Заглянул внутрь, ожидая увидеть Джозефину в кроватке, ее крошечное идеальное личико, и лежащую рядом Марину.
Но ничего этого не было.
Он полностью открыл дверь, уже не беспокоясь о том, что может нашуметь.
Детская колыбель была пуста, как и кровать рядом с ней.