– Я дал ему немного спирта. Разбавленного, конечно.
Из дверей станции вышел Никифор Бродков и направился к нам. Мы обменялись приветствиями.
– Я увидел из окна, что вы собираетесь в дорогу, – сказал лесничий извиняющимся тоном. – Я все еще могу воспользоваться вашей добротой?
– Конечно, – ответил я, хотя мне очень хотелось придумать какую-нибудь отговорку.
Минут через двадцать мы уже разместились в экипаже. Бродков устроился напротив нас с доктором. Рядом с собой он положил большой и, судя по всему, довольно тяжелый мешок. Кучер сидел на козлах немного косо и неуверенно. Но он торжественно поклялся доктору, что довезет нас прямехонько до Кленовой рощи.
– Похоже, ты славно провел время, приятель, – обратился к нему лесничий.
В ответ на это кучер недовольно кашлянул. Вероятно, если бы не наше с доктором присутствие, он не преминул бы сообщить Бродкову, что думает по поводу деревенщин, сующих нос в чужие дела. Но этот пьяница чувствовал себя виноватым перед нами, поэтому сдержался.
– Поезжай, – сказал я. – И поаккуратней.
Кучер молча щелкнул хлыстом, и экипаж тронулся с места.
Когда мы набрали какую-никакую скорость, Мериме обратился к лесничему:
– А ты, любезный, никого не подозреваешь в этих жутких совершенных убийствах?
Тот с серьезным видом покачал головой и ответил:
– Я нет, но отец Василий говорит, что это Господь покарал грешников. Хотя, честное слово, не могу взять в толк, что такого могли совершить эти женщины, чтобы прогневить Бога.
– Кто такой отец Василий? – вмешался я. – Приходской священник?
Лесничий кивнул и пояснил:
– Он говорил про убийства во время воскресной проповеди.
– О наказании грешников?
– Да, ваше благородие.
– И ты с ним не согласен?
Бродков почесал грязным ногтем нос, втянул воздух – словно собираясь с мыслями.
– Понимаете, ваше благородие, я не знал остальных убитых женщин – только польскую графиню. Но мне трудно представить, что Господь обратил свой гнев именно на них, в то время как вокруг полно закоренелых грешников.
– Например? – тут же спросил Мериме.
– Я не хочу говорить плохо о людях, да и не имел в виду никого конкретно, – ответил лесничий и насупился.
Я понял, что до поры до времени мы из него ничего не вытянем.
Мериме, видимо, тоже так решил, потому что не стал настаивать, а вместо этого снял очки и начал аккуратно протирать стекла носовым платком.
– А скажи, приятель, – обратился я к нашему спутнику, – отец Василий давно у вас в приходе?
Меня заинтересовал человек, бичующий порок и сформулировавший собственную версию убийств. Конечно, едва ли священник имел в виду, что Господь лично снизошел до расправы над несчастными женщинами. Вероятно, он подразумевал стечение обстоятельств. И все же я был обязан рассмотреть все версии, даже самые безнадежные на первый взгляд.
То обстоятельство, что лесничий поехал с нами, вдруг представилось мне не такой уж неприятностью, тем более что вел он себя смирно и совсем не походил на человека, замышляющего против нас злодеяние. Кроме того, словоохотливость Бродкова могла сослужить мне отличную службу. Только вот мне не следовало забывать о том, что лесник вполне мог поехать с нами нарочно, чтобы отвести от себя подозрение. Например, «подбросить» нам отца Василия, любителя читать проповеди о заслуженной каре Господней.
– Нет, он приехал только в апреле этого года, – ответил на мой вопрос лесничий. – До него был отец Исайя, но мы похоронили его в марте, – Бродков размашисто перекрестился. – Царствие ему небесное. Он бы славным человеком и добрым христианином.
– Как он умер? – спросил я.
– Старость, ваше благородие. Почтенному отцу Исайе исполнилось восемьдесят три года. Пятнадцать из них он провел в нашем приходе и был истинным пастырем для нас.
– Ты сам прожил в Кленовой роще всю жизнь?
Бродков кивнул и ответил:
– Точно так. Все пятьдесят семь лет.
Я взглянул на него с удивлением. На вид я не дал бы леснику больше сорока пяти.
– И ни разу не бывал за границей?
– Нет, ваше благородие. Какое там. Дальше Петербурга не ездил.
Ага, значит, он все-таки покидал Кленовую рощу.
– Правда? – Я улыбнулся. – И как тебе столица?
Бродков пожал плечами. Никакого воодушевления мой вопрос у него не вызвал. Похоже, внимание прессы интересовало его куда больше, чем архитектурные красоты Северной Венеции.
– Грязно там, ваше благородие, – ответил лесничий, слегка поморщившись. – Не обессудьте, но у нас в деревне куда как чище. Уж не знаю, отчего, – добавил он почти извиняющимся тоном.