В эти минуты ему хотелось лишь одного — побыть в одиночестве где-нибудь в лесу, в поле, где угодно, но только не в селе среди крестьян, которые шагали в церковь и не здоровались с ним.
Ворота у Митру были широко открыты, и первый, кого Джеордже увидел, был Арделяну. Голый до пояса, он мылся у колодца, покрякивая от удовольствия.
— Эй, господин староста! К тебе гости, — закричал он смеясь.
— Иду, — раздался из сарая голос Митру.
Арделяну вытерся рубашкой, надел ее и подошел к Джеордже с протянутой рукой.
— Вы слышали о подвиге Митру? А я засиделся допоздна в корчме и решил переночевать здесь, в сарае.
На пороге появился Митру. При виде Джеордже он заметно смутился.
— Вот заделался старостой на свою голову, — с притворной веселостью сказал он.
— Мы говорили почти до утра, — быстро проговорил Арделяну, явно желая опередить Джеордже. — Конечно, с политической точки зрения это была большая глупость…
— Что я смыслю в политике? — насупился Митру. — Ни черта не смыслю… Увидел, что теперь можно расправиться с господами вроде Ионашку… ну и решил…
— …ошибка, — продолжал Арделяну, перебивая Митру. — Однако в любом случае Софрон не мог остаться старостой. Слишком тесно он связан с сельскими реакционерами и… в… конце концов… Нам придется поговорить с Гэврилэ Урсу и провести на селе, как говорится, разъяснительную работу.
— Вижу, что богатеи по-прежнему в цене, — съязвил Митру. — Мы годимся лишь на…
— Не об этом речь, — мягко перебил его Джеордже. — Речь идет о судьбе села.
Из сарая вышли одетые по-воскресному Глигор Хахэу и Павел Битуша.
— Мы провели здесь что-то вроде совещания, — объяснил Арделяну, — и организовали партийную ячейку, если можно так выразиться.
«Без меня», — подумал Джеордже и стал закуривать. Он вдруг почувствовал себя утомленным и неприязненно посмотрел на Арделяну, но тот не заметил его состояния или сделал вид, что не замечает.
— А мы как раз собрались заглянуть к вам, — продолжал говорить Арделяну, — занятий сегодня в школе нет, и мы могли бы провести собрание там…
— Пожалуйста.
— Может быть, после обеда. Сейчас Митру должен идти в церковь.
— Куда? — удивился Джеордже.
— В церковь, — недовольно скривился Митру. — Вот посылает.
— Завтра на селе наверняка узнают о создании партийной ячейки. Пусть они убедятся, что реакционеры врут…
— Но как я пойду? В этом рванье? Да меня еще больше на смех поднимут.
— Коли я тебе дам свою одежку, все равно высмеют, — пробасил Глигор. — Вчера ведь был чучело чучелом.
— Флорица, — неожиданно крикнул Митру. — А ну, выйди! Пусть господин директор посмотрит на тебя!
Из сарая никто не ответил.
— Не слышишь?
— Мне стыдно, — послышалось из сарая. — Я похожа на…
Джеордже едва удалось сдержаться от смеха. На Флорице было черное платье, украденное Митру в городе. Бедняжке было в нем страшно неловко. Она на миг показалась у порога сарая и тотчас же убежала обратно.
— Пойдем ко мне, я дам тебе свой костюм, — улыбнулся Джеордже.
Митру пристально, с сомнением посмотрел на него, потом перевел глаза на Арделяну, который утвердительно кивнул головой.
— Вот так оно правильно будет, господин староста.
— Да перестань ты насмехаться, — рассердился Митру. — А не то и я по-иному заговорю.
Арделяну подошел и обнял его.
— Я не смеюсь, откуда ты взял? Я никогда ни над кем не издевался…
— Ну ладно, — мрачно сказал Митру. — Господин директор сможет летом вычесть деньги за костюм из моей доли пшеницы.
Джеордже едва заметно покраснел и кивнул головой. Арделяну подмигнул, Джеордже позавидовал его выдержке и спокойствию, не понимая, откуда они берутся. Может, он это узнает потом, когда они сойдутся поближе.
Глигор и Павел отправились в церковь, а Джеордже, Арделяну и Митру — в школу. Митру явно был чем-то недоволен, и Джеордже с интересом подумал, что могло произойти между ним и Арделяну этой ночью. Его радовало, что Арделяну приехал в село — он умеет лучше разбираться в практических вопросах, которые порой ускользали от Джеордже. Вот, к примеру, мысль о посещении церкви казалась Джеордже необыкновенно удачной, но ему она никогда бы не пришла в голову. Коммунисты должны постепенно, не ущемляя ничьих чувств и убеждений, завоевывать уважение села, пока не станут его сердцем.