Вскоре Джеордже почувствовал, что шатается. В глазах вдруг потемнело, по степи пошли розовые тени. Джеордже качнулся раз, другой, замерзший снег с молниеносной быстротой приблизился к глазам. Удара он не почувствовал.
Когда Джеордже пришел в себя, то снова шагал, опираясь на чье-то сильное плечо. Это был Думитреску. С другой стороны на полковнике, как тряпка, повис белокурый младший лейтенант.
— Какого дьявола ты вздумал падать, лейтенант? Хочешь, чтобы тебя пристукнули? Родина еще нуждается в нас.
Думитреску говорил без умолку, и пар замерзал на его лице белой маской. Время от времени полковник смахивал иней рукой, одетой в перчатку.
— Ты хотел пристрелить меня тогда ночью? За что, дорогой?
Джеордже пожал плечами.
— Не представляю себе. Простите. Наверно, в приступе безумия.
— Ничего подобного, потому что ты резервист — шпак. Кто ты на гражданке?
— Учитель.
— Опирайся на меня, выдержу и тебя, и этого птенца. Как ты думаешь — дадут нам пожрать чего-нибудь или так расстреляют?
В этот момент мимо них проходил русский солдат, и Джеордже спросил его по-русски, сколько осталось идти. Солдат угрюмо посмотрел на него.
— Немного! А что, тебе плохо? — коротко спросил он.
— Нет.
— Да ты, оказывается, знаешь русский, — удивился Думитреску. — Как тебя — Теодореску, кажется?..
— Да, господин полковник.
— Прекрасно. Мы должны держаться. Весной снова будем на свободе, и с оружием в руках. А тот, с которым ты шел раньше, твой друг?
— Нет.
— Это хорошо. Он выбился из сил, присел на обочине, и русский пристрелил его.
Мимо них проехала другая автомашина, откуда послышались новые распоряжения. Пленные передавали их друг другу.
— Мы останемся в лагере… А те — вот от этого солдата и дальше… Отдохнут ночь, поедят и двинутся дальше… Понял? Передай следующему.
К вечеру они добрались до села с занесенными снегом деревянными хатами. По соседней дороге проходили колонны белых танков и грузовики, битком набитые распевавшими песни солдатами. Думитреску долго смотрел на них, потом плюнул с досады и поудобнее устроил на плече безжизненное тело младшего лейтенанта. Колонна остановилась на площади, увязая по колено в сугробах. Некоторые повалились в снег лицом. К пленным обратился офицер:
— Сегодня вечером мы дадим вам только половинную порцию хлеба и борща. Ешьте понемногу, иначе помрете.
— Зачем расстреляли тех, кто не мог идти? — прозвучал в темноте из гущи колонны громкий голос Думитреску. — Где же международное право?
— Никто не был расстрелян! — холодно ответил офицер. — Тех, кто не мог передвигаться, подобрали идущие за колонной грузовики.
— А, черт, — яростно сплюнул Думитреску.
В окнах домишек светились оранжевые огоньки. Сквозь припухшие веки Джеордже жадно смотрел на них, не в силах представить, что происходит там, внутри. Есть больше не хотелось, даже сон и тот прошел.
Лагерь находился поблизости — несколько бараков, окруженных колючей проволокой. Там тоже поблескивали редкие огоньки. В воротах Джеордже машинально наклонил голову. Навстречу им бросилась толпа людей.
— Из какой части? Откуда? Кончено под Сталинградом? Слава богу… Устраивайтесь у нас пока, потеснимся… Построят новые бараки. Привезли материал. Пошли. Ой, Ионикэ, на что они похожи…
— Кто это? — шепотом спросил Джеордже.
— Какие-то полоумные, — пробормотал Думитреску.
— Приготовить котелки! — раздался вдруг веселый, задорный голос.
Вскоре Джеордже уже сидел, прислонившись к дощатой степе, с дымящимся котелком и куском хлеба в руках. Он успел лишь раз глотнуть обжигающей жидкости и рухнул лицом в снег, покрасневший от пролитого борща.
Через несколько недель пребывания в лагере Джеордже почувствовал, что не в силах больше оставаться таким, каким был до сих пор. Напряжение и страх, с которыми он боролся, как умел, исчезли. Люди робко пытались научиться снова жить. Все вдруг показалось Джеордже интересным и новым: переклички, рассказы тех, кто ходил рубить дрова в соседний лес, но прежде всего — люди. Он с любопытством наблюдал за ними, но не решался приблизиться, боясь встретить такую же душевную пустоту и бесконечную усталость, когда единственной реакцией на все может быть лишь грустная улыбка.
В офицерском бараке жило человек тридцать офицеров различных званий и родов войск, в большинстве своем кадровиков. Джеордже всегда испытывал к ним глубокое презрение. Офицеры целыми днями валялись на нарах, рассказывали сальные анекдоты и ссорились из-за каждого пустяка. Однажды у одного капитана-кавалериста пропали шпоры, и он закатил настоящую истерику. Изредка возникали разговоры о воине, но они отличались обычно безграничной глупостью. Большинство офицеров твердо верило в победу Германии и с нетерпением ждало весны, а вместе с ней и эсэсовских танков. Это были те же люди, которые три месяца назад выползали с поднятыми руками из укрытий, полумертвые от голода и страха.