— Теперь не имеет никакого значения, как я рассуждаю, — ответил Джеордже, и лицо его искривилось в гримасе.
— Теперь не имеет, — согласился майор. — Но прежде могло иметь.
Майор встал и начал расхаживать по комнате, заложив руки за спину. Деревянная нога звонко стучала по дощатому полу.
— В каком полку, роте, взводе служили?
Джеордже перечислил. Не спросив разрешения, взял со стола кисет и свернул себе толстенную цигарку.
— Я задам вам еще один вопрос. Какого вы мнения о самом себе?
Вопрос этот удивил Джеордже, как оскорбление. Он весь покраснел и со злостью взглянул на майора.
— Я такой же человек, как и вы, — твердо сказал он.
— Нет, не такой, — покачал тот головой, — не такой! Я знаю, за что воевал, знаю, почему тысячу раз убежал бы из вашего лагеря. Вы же абсолютно не представляете себе этого и потому достойны лишь презрения.
Джеордже вскочил, потушил цигарку и вытянулся по стойке «смирно».
— Прежде чем отдать приказ о моем расстреле, извольте не оскорблять меня.
Майор обошел стол, приблизился к Джеордже почти вплотную и, глядя ему прямо в глаза, сказал:
— А если я скажу, что вы не будете расстреляны?
Джеордже почувствовал, что ему становится дурно; в глазах потемнело, комната, лицо майора — все куда-то поплыло.
— Вы не имеете права издеваться надо мной, — закричал он срывающимся голосом, вцепившись в спинку стула. — Не имеете права подавать мне надежду! Слышите?
— Имею, — очень тихо ответил майор. — Имею и это право. Пока я кончил… Я запрошу кое-какие сведения о вас в лагере М., где находится теперь вся ваша дивизия. Назаров! — позвал он.
Вошел молодой солдат. Майор махнул рукой, чтобы он увел Джеордже. Но когда тот выходил, снова окликнул его.
— Господин лейтенант, знаете ли вы, почему так хотел убежать полковник Думитреску? Полковник знал, почему бежал, — решительно добавил ом.
— Не представляю себе…
Майор снова вплотную подошел к Джеордже и пытливо посмотрел ему в глаза. Джеордже выдержал этот взгляд.
— В таком случае я скажу вам: полковник Думитреску одно время командовал лагерем советских пленных, расстреливал ни в чем неповинных людей, пытал их. Младший лейтенант был его помощником. Этот привязывал людей к мотоциклу и таскал их за собой, пока не умирали… Потом они «ликвидировали» лагерь. Загнали пленных в какой-то склад, обстреляли их из пулеметов, облили бензином и подожгли… Я слышал, что это излюбленный прием румынских фашистов… Военный трибунал, судивший их здесь на днях, и не подумал спросить, знали ли они, за что воевали… Да я и не думаю, что их ответ имел бы для нас какое-нибудь значение.
Глава VII
Школьный двор заполнился народом уже к шести часам утра, хотя выборы комиссии по разделу земли были назначены только в восемь. Школьники, обрадованные, что не будет уроков, лазали по деревьям, ломали ветки, дрались и носились по двору, путаясь у всех под ногами. Но никто не обращал на ребят внимания. Народ продолжал стекаться, и вновь прибывшие тщетно пытались втиснуться в класс, где проходило заседание. С оглушительным треском подломились скамейки, на которые забрались с ногами десятки людей. В коридоре было не протолкнуться, на белом крыльце гроздьями висели мужчины и женщины. Около сотни крестьян теснились, налезая друг на друга, чтобы заглянуть в класс или хотя бы услышать, что там говорят. Над входом Арделяну вывесил большую доску, где было написано красными буквами: «Да здравствует демократическое правительство, которое дает землю крестьянам!» И каждый, кто подходил к школе, прочитав плакат, считал своим долгом повторить:
— Да здравствует!
Когда шум на мгновение затихал, становился слышен голос Теодореску. Но слов нельзя было разобрать.
— Что он говорит? — кричали из задних рядов. — Эй вы, передние, о чем говорит директор?
Время от времени кто-нибудь из тех, кому посчастливилось проникнуть в класс, складывал руки рупором и кричал из окна:
— Землю, говорит, дают!
— Сколько? Кому? — сыпались ответные вопросы.
— Да замолчите наконец, а то и нам ничего не слышно, — кричали передние.
Как только в дверях кухни показалась Эмилия в голубом платье с белым воротничком, ее тотчас же окружили женщины.
— Спаси бог господина директора. Святой он человек.
— Повезло нашему селу с директором. Дай бог здоровья и ему, и вам, и деткам вашим.
Тронутая этими словами, Эмилия все же попыталась унять женщин, зная, что Джеордже эти проявления благодарности были бы неприятны, но сама чуть не расплакалась и погладила одну из них по щеке запросто, как школьницу.