— Если бы он не был братом такой милой и благородной госпожи, я бы не потерпела его ни одного дня… «Не стыдно сестры», — говорю я ему. Да что можно ждать от такого развратника?..
Обо всем этом, с многочисленными подробностями, Эмилия рассказывала старухе, с удовольствием подчеркивая, насколько она умней и дальновидней матери.
Иногда они получали телеграмму: «Пришлите денег, я в больнице. Павел». Прячась, как воровка, старуха посылала деньги, хотя знала, что сын врет, — Анна ни в чем не могла отказать этому ребенку. До встреч с Павлом она ненавидела его, клялась не посылать ему больше ни гроша, даже если он сдохнет с голоду среди Арада. Но как только Павел приезжал домой, худой, с ввалившимися от голода щеками, и покорно, как собака, выслушивал упреки и ругань Эмилии, Анна забывала обо всем и начинала с жаром защищать его. Целыми ночами шептались они в комнатке Анны, и старуха делилась с ним всеми своими невзгодами и обидами.
— Да, Павел, — жаловалась она. — Они загордились теперь. Господами заделались… Видать, я виновата, что, как рабыня, всю жизнь работала на Эмилию. А теперь я для них прислуга, и больше ничего. «Сделай, мама, сходи, мама, принеси, мама…» Эх, если бы, дорогой мой, ты был настоящим человеком, нашел свое место в жизни, женился на честной и богатой девушке, тогда я уехала бы к тебе и прожила в радости и довольстве те недолгие годы, что мне остались.
Лежавший на ее постели Павел начинал плакать, клясться всем самым святым, что он исправится, строил планы на будущее, — они купят домик на окраине города, он женится, а мать будет жить с ними как барыня…
— Вот увидишь, мамочка, как тебе будет хорошо у меня… На руках тебя буду носить, дорогая… Только теперь помоги мне, чтобы я мог вернуться в Арад по-человечески, прилично одетым. Ведь сама знаешь, что, если ты плохо одет, с тобой и говорить на станут.
При отъезде Анна отдавала ему тайком все скопленные для него же деньги, а Павел прямо с поезда отправлялся в «Голубую трубку», где его все давно знали, и не уходил, пока не пропивал все вплоть до костюма.
Постепенно Анна перестала интересоваться тем, что делает и как живет ее сын. Теперь мысль о нем наполняла ее сердце только горечью и усталостью. Все реже молилась она о том, чтобы бог направил его на путь истинный, понимая, что напрасно протирает колени о каменный пол. Все меньше денег посылала она в Арад, предпочитая отдавать их Эмилии. Та хоть знала, как поступить с ними: дом у нее был полная чаша — новая мебель, портреты на стенах, одежда, белье, посуда.
Потом пошли внуки. У Аннуцы родился Андрей, у Эмилии — Дан. Каждое лето Аннуца с мужем приезжали в Лунку, и мальчики росли вместе, как братья. Однажды, глядя, как они копошатся на солнце, как два розовых червячка, старуха подумала с неожиданной радостью, которая заполнила ее всю: «Боже, какое великое чудо таит в себе жизнь. Люди рождаются, растут и умирают, когда приходит их час… А после них рождаются другие, и так до тех пор, пока господь не положит конец жизни на земле…»
О своей смерти Анна не думала. В шкафу уже было приготовлено все необходимое: полотенца для священников и дьячков, черное платье, туфли, которым никогда не суждено прикоснуться к земле, свечи и столбики мелких денег. На каждом из них было помечено — «Для господина священника». «Для певчих». «Для нищих».
Однажды зимой погиб деверь Анны — Думитру Моц. Под ним проломился лед на Теузе, и он больше двух часов провозился по пояс в ледяной воде, пока не вытащил на берег телегу и лошадь. Джеордже одолжил их у Гэврилэ Урсу. Все родственники, даже самые дальние, кинулись, чтобы взять его сына Митру к себе, а заодно и его югэр земли. Но Джеордже оставил Митру у себя, чтобы тот смог кончить семь классов и попутно помогать им по хозяйству. Землю мальчика записали на имя Анны, а причитающиеся ему деньги положили в шкаф, чтобы Митру было с чем начинать жизнь, когда ему исполнится восемнадцать лет.
Худой и вспыльчивый, Митруц был любознательным и работящим мальчуганом. Первые месяцы в доме директора он стеснялся и испуганно вздрагивал каждый раз, когда кто-нибудь заговаривал с ним. Анна снова успокоилась — нашлось кем командовать, кого муштровать. Целый день она пилила мальчика, а когда заставала его с книгой или за уроками, то кричала:
— Брось это, паренек, книгами сыт не будешь! Лучше работай, чтобы мы были довольны и пожалели тебя, когда вырастешь…