— Собирайтесь… Приехали…
— Да, да, — смущенно ответил тот.
Сердце его беспорядочно колотилось, ему было страшно и вместе с тем не терпелось окунуться в новую жизнь, а на язык просились строки стихотворения, которые он повторял на все лады, — патетически, меланхолически и с издевкой:
Темная станция, черные громады деревьев, шипение паровоза, крики, унылое мычание коровы — все это нахлынуло одновременно и почти угрожающе. Поезд, казалось, раскололся на тысячи кусков, люди сыпались с него, как горох, вагоны трещали.
— Колодец есть?
— Скажи, сколько стоит? Оглох, что ли?
— Спроси дежурного.
— Кто знает, где уборная?
— Что, приспичило?
Вдруг, как раз у вагона, откуда безуспешно пытались вылезти Джеордже и Суслэнеску, раздался звонкий, пронзительный вопль, словно кто-то испытывал в темноте всю мощь своих легких:
— Господин директор! Где вы, господин ди-рек-то-ор!
И сразу за ним срывающийся, мальчишеский голос:
— Папочка!
— Здесь! — крикнул Джеордже и прыгнул вниз, но не рассчитал расстояния потерял равновесие и упал, ударившись коленкой и оцарапав ладонь.
— Дан, где ты? — тихо позвал он, быстро поднявшись.
Из темноты кто-то неловко бросился ему на грудь, тяжело дыша. Джеордже обнял сына и, прижавшись к нему, ощутил нежную шелковистость кожи и колючие волоски на подбородке. От волнения мальчик не мог произнести ни слова и, чтобы не расплакаться, вырвался из объятий отца.
— Приехали, господин директор, приехали с божьей помощью!
Крестьянин, только что кричавший что было мочи, обнял Джеордже и, положив голову ему на плечо, вдруг разрыдался. Певчий Грозуца был смертельно пьян. Ноги заплетались, а нежность окончательно доконала его.
— Сколько раз… все мы молились… о вашем… здравии в святой церкви.
В эту секунду поезд рванулся и тронулся, окруженный роем огненных искр. Оглушенные грохотом, Джеордже с Даном отскочили в сторону. В нескольких шагах от них Суслэнеску возился о чемоданом, безуспешно стараясь лучше обвязать его бечевкой. Видя, что поцелуи окончились, он подошел, согнувшись под тяжестью ноши.
— Мой сын, — представил ему Джеордже Дана. — Господин Суслэнеску. Может, вы уже знакомы по гимназии?
— А… Так ты сын… Конечно, мы знакомы… Он был моим учеником, — пробормотал Суслэнеску свистящим шепотом.
— Господин Суслэнеску приехал поработать к нам в деревню…
— Очень, приятно, — коротко ответил Дан.
Молчавший до сих пор Грозуца вдруг завопил:
— Господь всемогущий вас послал! Слава тебе господи, слава!
— Хватит, Грозуца, поедем, — недовольно остановил его Дан. — У нас дома дым коромыслом, — шепнул он на ухо отцу. — Собрались в ожидании тебя… поп… Кордиш… и еще несколько человек. Пьяные… Мама вне себя.
Все уселись в телегу, Грозуца хлестнул лошадей, и они понеслись беспорядочным галопом. Суслэнеску изо всех сил сжимал зубы, чтобы не прикусить язык. Ему казалось, что кто-то бьет его в подбородок, челюсти, виски. «Как это глупо, как глупо, — вертелось у него в голове. — Если подумать как следует…»
Джеордже молча сидел рядом с Даном. От мальчика исходил какой-то запах, который смутно о чем-то напоминал и вместе с тем раздражал его. Он вспоминал, что при прощании, перед отъездом в армию, когда Дан вырвался из его объятий, чтобы побежать к ожидавшим его друзьям, от взлохмаченной потной головы мальчика исходил сладкий запах перестоявшего меда. Теперь это было что-то новое, незнакомое, и Джеордже не решался протянуть руку, чтобы погладить Дана по голове.
Он чувствовал, что сын тоже смущен, хотел спросить его о чем-нибудь, найти слова, понятные только им двоим, и хоть на секунду остаться с сыном наедине.
— Сколько тебе лет, Дан? — спросил он и сам удивился, как слабо и по-детски прозвучал его голос.
— Семнадцать! Разве не знаешь?
— Как не знать? Это я просто так… к слову.
Между ними легли несколько лет — незнакомых и пустых как для одного, так и для другого.
Грозуца, устав от радостных воплей, осадил лошадей и обернулся к седокам.
— Значит, приехали… А мы все гадали, когда да когда… Пришли его боже, чтобы вывел наших деток в люди. Госпожа, конечно, тоже хороша… да… Но ведь баба… Разве ей справиться с этими чертенятами… Мужчина нужен… Всыпать им как следует! Как вас все ждут!; Такого, как вы, человека больше не сыщешь.