Все забыли о раненом и с угрожающим видом поглядывали на учителя.
Заметив это, он, шатаясь, направился к двери.
— Если вы не нуждаетесь во мне, до свидания. Мне здесь нечего делать.
— Будь добр, останься, господин Кордиш, — ко всеобщему удивлению попросил учтиво Гэврилэ и, сложив руки на коленях, обратился ко всем: — Я слушал вас и вижу, что вы напуганы.
— Мы? — воскликнул Глигор Хахэу и чуть не рассмеялся от мысли, что его может что-нибудь напугать.
— Да, вы, — кивнул головой Гэврилэ, довольный началом. — В тяжелые времена мы живем, о них говорится даже в священном писании. «Узрел я женщину, сидела она на чудовище с семью головами и десятью рогами», как пишется в апокалипсисе… Все перевернулось вверх дном, и люди не знают, что делать. Много зависти накопилось в сердцах, и коли мы будем прислушиваться к ней, то хлебнем много горя… Вот вы говорите — пойдем жечь венгров! Хорошо! А завтра придут они, чтобы жечь нас, послезавтра мы, и так далее. Теперь сами видите — прежней справедливости на свете больше нет.
— Господи, спаси и защити, — перекрестился Алексие Мавэ.
— Я одно хочу сказать, драка не поможет. Нам нужно единство. Об этом говорит и священное писание.
Спокойный голос Гэврилэ вдруг сорвался, и он покраснел, словно боролся с подступившими к горлу рыданиями.
— Горе нам. Я смотрю на молодых, несчастные… Они ничего не понимают. Привыкли к законам войны и не видят, что пришли иные времена. Мы, братья мои, должны объединиться, чтобы на выборах победили наши люди. Не дадим розни укорениться в нашем селе. Кто нас может защитить сегодня?
— Король, — прошептал взволнованный Битуша.
— Это, конечно, так. Но король королем. Наше место, друзья, с Юлиу Маниу, с царанистской партией.
Молчавший до этого старый Мавэ вдруг затрещал, как испорченный будильник:
— Почему Маниу? Откуда ты вытащил Маниу? Какой Маниу? Царанистам наплевать на крестьян. На черта мы им нужны!
Старик выкрикивал бессвязные слова, стараясь вспомнить что-нибудь из довоенной пропаганды либералов… Так и не вспомнив ничего, он замолчал так же внезапно, как начал.
— Значит, ты советуешь нам записаться к царанистам? — спросил Марку Сими.
— А хлеба они нам дадут? — закричал Глигор Хахэу, вызвав всеобщее недовольство. На него прикрикнули, заявив, что он глуп, как ребенок, и ему нечего делать среди стариков, если не знает, что говорит. Глигор выслушал все это с улыбкой и пожал плечами. — Коли вы говорите, что так лучше, пусть будет по-вашему, мне-то что, мне — все одно!
— А если коммунисты на нас нападут, как они делали в других селах, где избивали румын, — снова заговорил Гэврилэ, — то об этом напишут в «Дрептатя» и узнают по всей стране и даже в Америке.
Хотя все, желая угодить Гэврилэ, кивали с готовностью головой, он чувствовал, что все это им безразлично.
— А кого назначим председателем? — спросил кто-то.
— Господина директора! — крикнул Битуша.
— Да! Правильно! Очень хорошо! — закричали все радостно.
Только Гэврилэ, не глядя ни на кого, кашлянул и отрицательно покачал головой.
— Я думаю вот что — директор не захочет. Он, бедняга, теперь калека и…
— Давайте спросим его, может и согласится.
— Нет. (Вчера Гэврилэ побывал у директора — там был еще какой-то чужой в очках — и Теодореску высказал довольно странные взгляды о новой жизни и о тех, кто до сих пор не имел никаких прав, а теперь должен приниматься в расчет. Кроме того, он хвалил русских. Может, ему приказали так говорить, иначе не отпустили бы из плена. Гэврилэ не спешил обвинять директора, но, так или иначе, директор был уже не тот, что до войны. Вся трудность состояла в том, чтобы переубедить этих людей, которые так любили Теодореску, но не высказать при этом открыто своих опасений.)
— Нам нужен кто-нибудь поближе… ну, из наших земляков, но грамотный.
Опасаясь, как бы не подумали, что он сам метит в председатели, Гэврилэ быстро закончил:
— Я считаю подходящим господина Кордиша.
Все переглянулись, почти напуганные предложением Гэврилэ.
Кордиш совсем потерял голову. Он насупился, чуть не заплакал, бросился к Гэврилэ, схватил его руку и, кланяясь, долго пожимал ее.
— Дед Гэврилэ… не подумай, что я… Это только потому, что я настоящий румын…
— Пошли вон, убирайтесь! — заорал вдруг Пику, взбешенный, что никто не обращает на него внимания. — Расходитесь по домам, мне худо, и нет времени выслушивать ваши глупости. Прочь!
Все по очереди прошли мимо кровати и, пожелав Пику скорейшего выздоровления, вышли на улицу.