В тот день, когда Митру избил Клоамбеша и ушел к себе, ему и в голову не приходило, какие трудности ждут его впереди. Как только они вошли в опустошенный, заросший сорняком двор, Фэникэ перепрыгнул через колючую изгородь в глубине его и принялся искать на берегу Теуза червей, чтобы сразу же отправиться на рыбную ловлю.
Митру с Флорицей остались торчать среди двора, как два пугала. Им даже некуда было положить жалкий скарб, принесенный от Лэдоя. Они долго молчали, не осмеливаясь посмотреть друг на друга или взглянуть на обгорелые стены, которые торчали из земли, как обугленные кости.
Наконец Флорица осторожно тронула Митру за плечо, словно боясь, как бы удары, которыми Митру не успел наградить Лэдоя, не достались ей.
— Слышь, Митру?.. Мы будем спать в хлеву…
— Ладно… в хлеву.
Они перенесли туда все вещи. В яслях Флорица устроила подстилку из старой пыльной соломы. Митру смотрел, как она взбивает солому, вытаскивает из нее щепки, и его вдруг охватил неудержимый приступ смеха. Он весь трясся от хохота, слезы текли по щекам. Увидев его мокрое от слез, искаженное смехом лицо, Флорица присела у края яслей и заголосила. Рыдания рвались наружу, она тщетно пыталась сдержаться, но ей хотелось кричать, выть, чтобы услышал весь свет.
Митру подавил смех и с любопытством уставился на жену.
— Замолчи, не то ударю! — неожиданно обозлился он, но, убедившись, что Флорица продолжает плакать, пожал плечами и вышел. Из соседнего двора на него с любопытством смотрела, повиснув на изгороди, бабка Валерия.
— Я слышала, будто ты крепко побил Лэдоя?
— Ну, побил…
— Хорош, нечего сказать! А что теперь есть будешь?
— Не бойся, у тебя не попросим!
— Экий ты петух!
— Таким мать родила. Не твоя забота.
Обиженная старуха слезла с изгороди, скрылась за плетнем и уже оттуда крикнула:
— Ребенка ты ко мне пришли, дам ему щей и хлеба.
Митру вошел в развалины дома.
Снаряд угодил прямо в стену и разрушил ее. Ноги Митру ступали по черепкам, щепкам, грязным перьям. Огромная серая крыса выскочила из дыры, заметалась вдоль стен и исчезла.
Митру подобрал палку и стал ждать, не появится ли крыса еще. «Мы теперь вроде Адама и Евы, когда господь бог прогнал их из рая, — подумал он и тут же с удивлением спросил себя: «Неужто помрем с голоду здесь, среди села? Вытянемся на улице и будем ждать смерти?» Такое случалось с какой-нибудь немощной старухой, а не с мужиком в расцвете сил.
— Эй, Митру! Где ты? — послышался со двора чей-то крик.
— Здесь, — по-военному гаркнул удивленный Митру.
У ворот стоял Эзекиил, сын Гэврилэ Урсу. Он обливался потом и старательно обмахивался огромными, как лопаты, ладонями. В ногах у Эзекиила стоял объемистый мешок.
— Батюшка послал меня к тебе, — широко улыбаясь, объяснил Эзекиил. — Приказал передать тебе…
— А что это? — сухо спросил Митру.
— Да кукурузная мука и кусок сала…
Митру вытаращил на него глаза — уж не пьян ли Эзекиил? Ни разу в жизни Митру не приходилось иметь никаких дел с Гэврилэ — ни плохих, ни хороших. Поступок его казался Митру тем более удивительным, что Гэврилэ скорее позволил бы человеку околеть с голоду среди дороги, чем дал бы ему ломаный грош, даже взаймы.
— Так вот оно как… А за что же? — еще больше удивился Митру, уставившись на небритую физиономию Эзекиила.
— Откуда я знаю? С час назад какой-то прохожий позвал батюшку к ограде. «Митру Моц, — сказал он, — до полусмерти избил Лэдоя и ушел от него!» Батя все думал, думал, а потом и говорит: «Пойди насыпь мешок кукурузной муки, возьми кусок сала и отнеси все это Митру».
— Ну, раз так, я сам спрошу его, — решил Митру.
Всю дорогу Митру ломал голову, стараясь понять, в чем тут дело. Ведь и Клоамбешу тогда поверил, что добра желает, когда менялись землей.
— А вы сами-то как живете? — спросил он Эзекиила, просто так, чтобы что-нибудь сказать.
— Да так… работаем. Батюшка гоняет нас, как рабов египетских.
Они застали Гэврилэ во дворе. Чисто выбритый, одетый как на праздник, пахнущий городским мылом, он забеливал известью ствол сливы. У Митру от робости сдавило горло. Он всегда побаивался Гэврилэ.
— Доброго здоровья, дед Гэврилэ! Ко мне вот пришел Эзекиил… говорит, что… — начал он и сразу же запнулся, встретившись с голубыми, ясными глазами старика.
— Я послал его…
— Покорно благодарю…
— Не стоит благодарности, — мягко ответил Гэврилэ.
— Только мы не принимаем милостыни, не привыкли.
Гэврилэ положил на землю кисть, сдвинул на затылок шляпу и внимательно смерил Митру взглядом с головы до ног. Вспомнив, что он очень оборван, Митру покраснел, но не от стыда, а от обиды.