Суслэнеску со всей остротой почувствовал вдруг, как чуждо ему это окружение, и тоска по прежним спокойным временам — хорошим или плохим — пронизала его. Теодореску, с сигаретой во рту, приподнял крышку одного из ульев и смотрел на сердито жужжавших пчел.
«Что это за человек? — снова подумал Суслэнеску. — Он не из привычных мне людей, характер которых стесался от однообразных занятий. Простой и упрямый человек, скучный и обыденный, от такого ничего не возьмешь и ничем не поделишься».
Ему казалось глупым стоять вот так и следить, как Джеордже осматривает ульи, и он вздрогнул, когда тот, положив на место крышку, неожиданно спросил:
— В конце концов зачем вы приехали сюда?
Вопрос смутил, но не обидел Суслэнеску.
— Если у вас есть немного терпения, я расскажу вам все.
Суслэнеску глубоко вздохнул и раскрыл было рот, но Джеордже взял его за локоть, повел вниз к протоке и почти насильно усадил на пыльную, буйно разросшуюся траву. Суслэнеску начал рассказывать о своей жизни, но, по мере того как говорил, пыл его остывал, все становилось безразличным. В самом деле, что он совершил? Написал несколько статеек для Выслана, мучительно страдал, замечая все более явные признаки разрушения своего мира, и, наконец, самое главное — преувеличил свою ответственность и впал в чрезмерный страх. В действительности же ни коммунисты, ни фашисты, ни царанисты ни в чем его не могут упрекнуть. Успокоительный, но ложный вывод, решил Суслэнеску, продолжая этот двойственный диалог и стремясь как можно скорей освободиться от груза собственной жизни, о которой он с отвращением рассказывал Джеордже.
— Честно говоря, я убежал, как уже говорил вам, от самого себя. Я объясню. Назревают крупные столкновения, всем это ясно. Теперь не важно, кто прав, кто виноват, это выяснится, когда мы будем уже давно в могиле или, в лучшем случае, дряхлыми старцами… Борьба, свержения, насилия, особенно насилия! Вне зависимости от социального детерминизма марксистов, жизнь человека зависит от значительно более простых фактов и событий. Например, какая-нибудь несправедливость или подлость, совершенная одним из лагерей, может бросить тебя в другой лагерь, не менее подлый и низкий. Не знаю, понятно ли я изъясняюсь. Вообще я люблю слушать самого себя и поэтому перескакиваю с одного на другое. К себе я отношусь с жалостью и пренебрежением. Но при всем этом я обязан беречь себя и стремиться отдать свои силы и знания настоящему делу. Я приехал сюда, боясь ошибиться, сделать ставку на плохую карту, — искрение признался Суслэнеску. Он снял очки и долго протирал их полой поношенного пиджака. Теперь мир предстал перед ним в другом — туманном — виде, краска смешались, и окружающее словно отодвинулось назад.
— Все это значительно проще, — неуверенно возразил Джеордже.
— Все это так, как представляется мне, — поправил Суслэнеску, ощущая странное удовольствие созерцать все в каком-то тумане. Вы верите в революцию? — продолжал он с неожиданной смелостью. — Не надо отрицать, — предупредил он, хотя Джеордже продолжал молчать. — Это величественно. Но неужели вы думаете, что, сменив правительство и осуществив несколько реформ, вы сможете жить счастливо?
Джеордже обернулся, в глазах его вдруг сверкнула беспричинная злоба.
— Но речь идет не обо мне! И не о замене каких-нибудь «форм» другими. Речь идет о высвобождении человеческой энергии, которая растрачивается впустую, о разрушении отношений, которые держат ее в узде!
«Дидактично и наивно», — подумал Суслэнеску, но не стал прерывать Джеордже.
— Что мы сделали для этого народа… вы, я, другие? Ни черта! «Мы выполняли свой долг!» Идиотство! То же самое делали и они — министры, король, полиция, — все выполняли свой долг… И вот мы оказались на войне — ненужной и бессмысленной… где снова «выполняли свой долг». О единственном настоящем долге мы забыли: думать. Вместо этого — безделие, страх, все что хотите! Вы говорили о столкновениях… Да, они неизбежны. Они даже начались! Между теми, кто не понимает действительности и хочет по-прежнему «выполнять долг», и другими — их много, они пробудились или пробуждаются и хотят быть свободными!
«Аминь», — иронически подумал Суслэнеску.
— А что вы понимаете под словом «свобода»? — спросил он, стараясь не улыбаться.
Он был уверен в ответе Теодореску.
— Прежде всего сознательность и правду. Это написал на своем знамени коммунизм, и он победит. Правильное понимание мира. Конец предрассудкам, лжи, фальшивым отношениям между людьми.