— Надеемся. Учится он очень хорошо.
После ухода Эмилии наступило неловкое молчание.
Джеордже не решался взглянуть на Митру. Он понимал, что это глупо: все прошло как нельзя лучше, и все же… Эмилию словно подменили. Откуда в ней эта изворотливость, этот отвратительный эгоизм…
Митру же хотелось смеяться от радости, но он сдерживался, стараясь сохранить приличие. Все остальное представлялось ему теперь пустяками. «Если Гэврилэ не даст телегу и плуг, ногтями взрыхлю землю, но не выпущу ее из рук», — думал он.
— Знаешь, о чем я тебя попрошу, — вывел его из задумчивости Джеордже. — Когда поедешь за кукурузой, прихвати и меня. Я люблю поле и не был там уж не помню с каких пор.
— Ваша правда, — кивнул Митру. — В поле легче думается. Есть где мыслям развернуться.
До Гриндурь, где находились лучшие земли села, было рукой подать, с четверть часа ходьбы пешком. И уже на следующее утро Митру с женой собрали всю кукурузу и сложили початки в кучи. После полудня Митру попросил у Траяна телегу и, как было договорено, заехал за директором. Ему поднесли стакан цуйки. С голодухи крепкий напиток тут же ударил ему в голову.
Они уселись в телегу и отправились в путь. Днем стояла жара, но теперь ветерок шевелил ветви шелковиц и ласково приглаживал степные просторы. Джеордже, сгорбившись, сидел на козлах и не отрывал глаз от костлявых крупов лошадей, с которых Митру то и дело сгонял кнутом целые тучи злых зеленых мух. В прозрачном воздухе слышалось лишь едва уловимое перешептывание густых зеленых трав. Вдали на горизонте, как змея с дымящейся головой, полз поезд. Полоски земли казались странным смешением весны и осени: недавно вспаханные борозды, черневшие, как груды блестящего угля, перемежались с желтыми наделами неубранной кукурузы, сухо шелестевшей листьями; дальше простиралось серое колючее жнивье.
— Это надел Пику, а дальше югэр Катицы Цурику. За поворотом начнутся земли господина священника, — рассказывал Митру, словно Джеордже сам не знал этих мест.
— Я знаю, — улыбнулся тот.
— Ну, конечно. И чего это мне взбрело? Хорошая здесь земля. Ну вот, мы и приехали!
По краям поля тянулись груды початков. Наполовину выклеванные воронами, они напоминали желтые лошадиные челюсти.
Митру подъехал к одинокому дубу и стреножил лошадей. Теперь он молчал, чтобы директор не подумал, что он любит больше болтать, чем работать. Засучив рукава серой пеньковой рубахи, Митру взял большую плетеную корзину и стал быстро наполнять ее початками. Потом побежал с корзиной к телеге, опрокинул туда кукурузу и снова вернулся к краю поля. Скоро лоб его заблестел от пота. Глядя, как трудится Митру, Джеордже почувствовал себя неловко. Он попытался ему помочь, но с непривычки спотыкался и терял равновесие.
— Оставьте, сейчас все будет готово, — повернул к нему Митру красное, вспотевшее лицо. — Большое добро вы сделали нам… Только бы помог бог рассчитаться…
— Ты это оставь, — прикрикнул на него Джеордже. — Иди сюда, покурим.
Митру укоризненно взглянул на него, но не решился сказать, что скоро уже стемнеет и он не может долго задерживать чужую телегу. Он подошел к Джеордже тяжело дыша и, вытерев ладони, закурил. Его маленькие острые глаза утратили свой холодный блеск и бесцельно бродили по прозрачному небу, задерживаясь то на парящей птице, то на одиноком краснеющем облачке. Из-за холма доносилось журчание Теуза и запах гниющего у берегов ила. Побежденный усталостью, Митру сделал последнюю, самую сладкую затяжку и поднялся.
— Подожди, куда торопишься? — взял его за руку Джеордже.
— Некогда мне рассиживаться тут, господин директор, — холодно возразил Митру. — Дома у меня нет, жрать нечего. — Но в ту же минуту у него мелькнула мысль, что директор может раздумать, хотя они и ударили по рукам. Он вздрогнул и посмотрел в другую сторону.
— Послушай, а сколько у тебя земли? — спросил Джеордже.
— У меня? Два югэра, те, что мне дал Лэдой. Да только я слышал, он собирается отобрать их. Отдать-то я отдам, только вместе с жизнью, но чем черт не шутит.
Джеордже не знал, как начать нужный ему разговор. Ему не хотелось упускать этого случая, когда они были вдвоем, но он чувствовал, что ему легче сблизиться с целой толпой, чем с одним человеком.
— Ты знаешь, что после первой мировой войны была земельная реформа?
— Как не знать! Поговаривали, и теперь дадут. Я слышал, что в других местах новое правительство поделило между крестьянами помещичьи земли. А у нас что делить? Имение Франца Кранца роздали еще в тысяча девятьсот двадцатом году, а потом земля снова скопилась у Лэдоя, Гэврилэ Урсу — святого. Даже если отнять у них, всем не хватит. Я думал…