На улочках, ведущих к площади, стали снова появляться крестьяне. Они шли медленно, с опаской. Но скоро толпа сгустилась и площадь снова зашумела.
Джеордже опасался новых стычек и с опаской поглядывал на Журку, занятого разговором с Арделяну. Потом Журка обернулся к Мохаю и попросил его раздобыть где-нибудь стол, с которого можно было бы говорить. Гул голосов нарастал, слышался скрип телег, мычание коров. И все же прошло больше часа, пока все собрались.
Джеордже немного волновался. Он не мог собраться с мыслями, решить, как начать выступление, и, помимо всего, сомневался в своих ораторских способностях. Стараясь найти в толпе односельчан, он часто наталкивался на их окровавленные, угрюмые и пьяные лица. Но преобладали незнакомые, и все они казались ему серыми и удивительно похожими друг на друга. «Может, и души у них похожи, — думал Джеордже. — Знаю ли я их, может быть они хотят чего-то другого? Ясно одно — правда на их стороне, и я должен… я должен прожить долго, чтобы она стала и моей правдой».
Журка вскарабкался на стол, попрыгал, проверяя, выдержит ли, и соскочил на землю.
— Здесь плохо, — сказал он. — Люди тебя не увидят… Пойдем к памятнику.
Джеордже шел за секретарем, по-прежнему взволнованный. «Через две минуты я буду говорить, я должен буду найти слова, выражающие их правду», — думал он.
В скверике, окружавшем статую, две женщины и трое мужчин, стоявших на коленях вокруг убитого, растерянно посмотрели на вновь пришедших и прекратили свои причитания. Мохай вгляделся в посиневшее лицо убитого.
— Это Саламон, самый богатый человек в Зеринде. Фашист, — довольно громко сказал он Арделяну.
Джеордже попытался забраться на пьедестал, но это ему удалось не сразу. Мешала культя. Тогда Журка нагнулся и подсадил его.
— Покороче и попроще, — прошептал он. — Экспроприация, общие интересы румын и венгров. Потом я тоже скажу.
Джеордже чувствовал спиной мощные и удивительно холодные ноги статуи. При каждом движении голова его ударялась о патронташ героини. Он попытался начать, но голос пропал, последовавшее за этим мгновение показалось ему вечностью, и он совсем растерялся. Вытаращенные глаза убитого, казалось, следили за ним снизу, женщины в страхе молчали. Из-за шеренги рабочих смотрел на него с телеги Урсу, за спиной Гэврилэ плакала, прикрыв платком глаза, Мария, неподалеку сгрудились крестьяне в венгерской одежде.
— Товарищи, — начал Джеордже, — и голос показался ему чужим. — Все мы воевали… Все пережили страшные трудности, видели кровь и нищету… Нас не оставляла мысль, что так больше не может продолжаться, что должна начаться другая жизнь…
Площадь вдруг разом загудела, нарастал глухой ропот, кто-то кричал, размахивая кнутом.
— Полчаса назад здесь пролилась кровь. Здесь, на этой площади, дрались брат с братом, не зная за что, а теперь все вы стоите рядом, сдерживая горечь. Румыны и венгры, трудившиеся на одних полях, поднялись друг на друга. Почему?
Толпа волновалась, какой-то крестьянин, крича и расталкивая соседей, пробился к подножию статуи.
— Не гневайтесь, господин директор, только не слышно ни одного слова.
Джеордже улыбнулся, и ему вдруг стало весело. Вот оно что, значит — дело не в словах. Он закричал во весь голос, чуть не потеряв равновесия:
— Дорогие товарищи! Имение барона Паппа будет разделено по закону нашего правительства и в соответствии с программой румынской коммунистической партии!..
Да, теперь слова его дошли до народа… Через мгновение ничего нельзя было разобрать. Площадь кипела, люди что-то кричали, стараясь вплотную подойти к памятнику. И снова лица их показались Джеордже поразительно похожими друг на друга. Он чувствовал огромное облегчение и не думал слезать с пьедестала. Хотелось есть. Эмилия, должно быть, уже узнала о событиях на площади и беспокоилась. Старуха? О ней он старался не думать. В волнах, пробегавших теперь по этому морю голов, не было ничего угрожающего, они спокойно и плавно прокатывались из конца в конец.
Неожиданно Джеордже заметил в толпе Митру. Он неподвижно стоял у края площади, нагруженный подушками и одеждой, рядом с ним возвышался навьюченный вещами Глигор и еще кто-то. Джеордже хотел было спуститься на землю, но не смог. На пьедестал влез Журка.
— Товарищи, — закричал он таким мощным голосом, что у Джеордже зазвенело в ушах. — Земля не была поделена по вине бандита, который занимает до сих пор место коменданта. Долой его! Долой прихвостня барона!