– Слушай, я не хочу тебя порезать, понял? Давай денежки, и разойдемся по-хорошему, лады? – Голос напоминал нервное хныканье, это либо наркота в нем говорила, либо ее отсутствие: нож не дрожал, лезвие было направлено вверх, а кулак стоял надежно. По нему можно было понять, что мужчина прекрасно знает как обращаться с холодным оружием. Хватит болтать с ним. Действуй. “Денежки, мужичек!”
Пол вытащил его из кармана и трижды нажал на курок – наркот откинулся назад; руки его стали зажимать раны, пытаясь удержать неумолимо струящуюся кровь, а черепообразная физиономия обрела скорее не яростное, а какое-то болезненно-возмущенное выражение. Потом откинулся и упал возле железных перил, не вытянув даже руки, чтобы защитить себя от падения. Пол был готов снова выстрелить, но наркот не шевелился.
Чувствуя опьянение от происшедшего он ввалился в квартиру и встал на пороге потея дрожа каждой напрягшейся клеточкой существа, не чувствуя ног – купаясь в. своих ощущениях. – Вот так, – только и повторял он.
– Вот так, вот так...
Глава 16
“Таймс” даже не упомянуло о происшествии. “Дэйли Ньюс” поместило на странице десятой два коротких параграфа: “Освобожденный под честное слово убит в ривер-сайдском парке”. И далее: “Томас Лерой Марстон, 24 года, вчера вечером был застрелен насмерть в Риверсайд-Парке. Две недели назад Марстона освободили из гостюрьмы Аттика, где он отсидел сорок два месяца из пятилетнего срока за вооруженное ограбление.
Три года назад при помещении в тюрьму Марстон признался в том, что он наркоман. Полиция отказалась делать какие бы то ни было комментарии по поводу того была ли смерть Марстона связана с наркотиками или нет. Марстона застрелили из мелкокалиберного револьвера. Убийца или убийцы не арестованы”.
Значит, полиция ищет его. Этого следовало ожидать, но его вряд ли отыщут. Это легко читалось между строк информации в “Ньюс”. Полицейская теория была такова: Марстон попытался было надуть торговца наркотиками и тот пристрелил его. Отлично: “толкачей” начнут забирать с улиц и привозить в участки на допросы.
Но в будущем следовало быть более осторожным. Он совершил несколько серьезных просчетов: например просидел полночи в гостиной, а пистолет положил прямо перед собой на стол. Вспоминал, понимаешь, как все произошло. Да, ошибки конечно были совершены по простой оплошности. Ведь Пол не проверил, мертв ли Марстон. Никак не замаскировался, не переоделся хотя бы – если бы случился нечаянный свидетель, он мог бы с легкостью опознать его. К тому же он сразу же пришел домой, и если станут допрашивать швейцара, он сможет точно сказать, когда именно Пол вернулся домой.
В будущем. Неужели я собираюсь и дальше этим заниматься?
Хватит блажить. Уж себе-то самому зачем врать? Улицы и парки полны народа. Места скопления. Он имеет право ходить по ним, когда ему вздумается. Если кто-нибудь попытается на него напасть или ограбить – он имеет право защищаться.
В пятницу вечером Пол встретился с Джеком в ресторане, и они обговорили технические детали препоручения Кэрол на попечение врачей. Пол сдерживал горе, переваривая его и превращая в ярость: он смирился с потерей Кэрол, с ее болью, стал меньше думать о своих горестях и больше о тех, кто еще не подвергся нападению. Остановив Марстона, он предотвратил огромное количество будущих, не свершенных преступлений.
Потом он поехал домой в такси, сел перед телевизором и так и уснул перед включенным экраном.
Субботним утром Пол проснулся с колотящейся в виски головной болью, а ведь вчера вечером он ничего не пил – это было совсем понятно. Может быть что-то носится в воздухе – подхватил какой-нибудь грипп.
Пол заглотнул несколько аспиринин и перешел улицу, чтобы купить в местной бакалейной лавке продуктов на неделю. Стоя в очереди, медленно двигавшейся к кассе, он почувствовал, что боль становится нестерпимой, безумной и озверел настолько, что готов был растолкать людей локтями, только, чтобы пробиться к кассиру, Чуть позлее боль несколько поутихла, но днем снова вернулась; Пол швырнул газету с кроссвордом на пол и решил переспать это дело.
Когда он проснулся, на улице уже стемнело. Темнота нервировала: Пол прошелся по квартире, везде зажигая свет. Взглянув на часы, он увидел, что уже почти девять вечера. Черт побери, я больше не могу здесь оставаться! Может в кино сходить... Он быстро просмотрел газету: единственное, что заслуживало внимания – повторный показ старых фильмов о Джеймсе Бонде. Интеллектуальные экзерсисы его не интересовали, все же остальное – порнография. Дерьмо.
Сеансы начинались в четные часы, но это не имело значения. По местной ветви метрополитена Пол добрался до Бродвея и прошелся пешком до кинотеатра, Он вошел в зал на середине цветной погони на машинах, отыскал место и позволил отрепетированному и срежиссированному насилию поглотить его целиком.
Второй фильм закончился тем, что кого-то насмерть смяли в огромной машине, превратившей шикарный автомобиль в небольшую металлическую коробку. Незадолго до полуночи Пол вышел из кинотеатра, чересчур утомленный, чтобы смотреть первую половину фильма, на который он опоздал.
После шикарного киношного звука, голос Таймс-Сквера показался Бенджамину смазанным и приглушенным. Он остановился, ориентируясь в пространстве, почувствовав внезапно накатившую вину. Он никогда не ходил в кино в одиночку и чувствовал себя так, словно кто-то застиг его занимающимся онанизмом. Однажды, давным-давно, будучи в Сан-Франциско целый уик-энд, и дожидаясь увольнения из армии, он провел почти всю субботу и весь воскресный день бродя из кинотеатра в кинотеатр. За эти двое суток он успел посмотреть одиннадцать фильмов – семь из которых оказались вестернами. Так омерзительно как после этого просмотра он никогда себя не чувствовал. После шести месяцев проведенных за пишмашинкой в Окинаве и двух отменных блевотных недель на военном корабле, доставляющем домой, у него просто не осталось сил любоваться прелестями Сан-Франциско или наслаждаться его знаменитыми ночными развлечениями: поэтому он предпочел затеряться в никогда не существовавших землях Текса Риттера, Джона Уэйна, Ричарда Дикса и Белы Лугоши.