— Давно пора, — вполголоса заметил Тимур. Мы с Игнатом молчим, хотя и по-разному: я с трудом сдерживаю раздражение, ему, кажется, всё равно.
— Претендент — Иван Сергеевич Розаров, четырнадцать лет, обнаружен три месяца назад, взят под наблюдение, признан перспективным. Предлагается зачислить на испытательный срок практикантом. Возражения? Возражений нет. Мария Владимировна, вы назначаетесь куратором практиканта.
Я чуть не выпустила изо рта сигарету. Потом холодно сказала:
— Самоотвод.
Младший без выражения посмотрел на меня.
— Не принимается.
— Я давно предупреждала вас, Вениамин Всеволодович, что больше не буду брать учеников. Также я предупреждала, что это вопрос обсуждению не подлежит, — я говорю спокойно, ровно, его языком, его голосом, с его любимыми запятыми. Младший смотрит на меня, и я с яростным отчаянием понимаю, что говорить могу что и как угодно: мне уже не отвертеться. — Да какого чёрта, я же ни одного практиканта не смогла довести до конца! Вы это не хуже меня знаете! Если он впрямь такой перспективный, отдайте его Тимуру, и все дела. Тимур у нас гений педагогики.
— Вот уж спасибо, ненаглядная, — вставил Тимур.
— Да ладно, не скромничай, — зло бросила я. И ведь правду же сказала. За то время, что я вхожу в группу Младшего, мне четырежды поручали учеников, и трое из них заканчивали нервным срывом. Что стало с четвёртым, я не знаю, однажды он просто не пришёл на урок, и больше я о нём ничего не слышала. А Тимур тренировал по меньшей мере десятерых, и почти всех удачно — настолько удачно, что их не оставили у нас, а отправили в группы высшего приоритета. Он и Игната тоже тренировал. И меня.
— Я не скромничаю. Просто не вижу смысла обсуждать решение старшего супервизора, — сказал Тимур необычно серьёзным для него тоном. Я страдальчески вздохнула. Ладно, сами напросились. Младший наконец оторвал от меня взгляд и пощёлкал стилусом по монитору.
— Принято.
— Ну ладно уж, давайте пункт четвёртый, дисциплинарное взыскание, — зло напомнила я.
— А это и было дисциплинарное взыскание, — безмятежно сообщил Младший и закрыл ноутбук. — Всем спасибо, все свободны.
Я встаю со своего места последняя, пытаясь переждать приступ ярости. Право слово, плоский юмор Младшего со временем всё больше приедается. Взыскание, значит. Ну, ладно.
Игнат подаёт мне плащ. Я роняю руки в холодные щели рукавов. От Игната пахнет дорогим одеколоном. Его голова над моим плечом, и я слегка запрокидываю голову, так, что мои волосы щекочут его гладко выбритый подбородок. Тимур и Младший прощаются: первый — небрежно, второй — сухо, они идут вперёд, и вскоре я слышу, как они заводят свои машины во дворе. Мы разъезжаемся, чтобы встретиться снова — через два месяца или раньше, если будут новости о саботажнике. Мы никогда не встречаемся вне этого заброшенного здания. Нам это не запрещено, просто мы не хотим.
Мы с Игнатом начинаем медленно спускаться по лестнице. С пятого по второй этаж не горит ни одна лампочка, и я опираюсь Игнату на локоть. Не потому, что боюсь споткнуться, а чтобы подольше чувствовать его запах.
— Младший под тебя копает, — сказал Игнат, когда мы спустились на два этажа, и я напряглась. Он редко заговаривает со мной первым.
— Да? — сказала я и сухо улыбнулась. — Может быть. Я всегда подозревала, что он женоненавистник.
— Дело не в тебе. Он просто хочет выслужиться.
Выслужиться? Ещё и хочет? Ох, как же я не люблю, когда меня держат за дуру…
— Ты должна соблюдать осторожность.
Осторожность. Да, я должна соблюдать осторожность. И то, что я говорю себе это, говорю то, чем просто должна быть, — это так нелепо и неестественно, что...
Я быстро смаргиваю дымку. Какое долгое эхо в этот раз. Даже дежурное сновидение на супервизии его не перебило.
— Что ты думаешь про этого саботажника?.
— Не знаю, — сказал Игнат и замолчал. Мы стали спускаться дальше. Этот саботажник и впрямь выскочил как-то очень некстати, ещё и одновременно с новым практикантом… Сразу два экстраординарных события в нашем захолустье. Не то чтобы этого никогда не случалось прежде, но…
— Интересно, что за идиот решил подработать саботажем, — фыркнула я, но Игнат промолчал, похоже, не разделяя моего скепсиса.
Саботаж в среде Снящих — штука тонкая. Саботажниками у нас считаются люди, промышляющие вещими снами на стороне. Всегда ведь найдётся человек, готовый неплохо заплатить, чтобы ему наснили то будущее, которого он хочет. Грубо говоря, кто-то из нас подрабатывает исполнителем желаний. К чему может привести такая самодеятельность в глобальном масштабе, сообразить нетрудно. Ну, предположим, некий зять мечтает, чтобы вам приснилась скорая и мучительная смерть его любимой тёщи. А тёща просит другого Снящего наснить ей долгую жизнь. Оба соглашаются. Занятный парадокс приключится, прямо фантастический роман написать можно… Потому саботаж — главное преступление среди Спящих. Большинство из нас понимает, что игра не стоит свеч, к тому же супервизоры обеспечивают своих сотрудников всем материально необходимым. Это безопаснее, чем искушать нас наснить самим себе несметные богатства. Поэтому они дают нам всё, что мы хотим — ровно столько, сколько любой из нас пожелает. Об этом сообщают при вербовке, и у юных практикантов разгораются глаза, потому что тогда они, дурачьё, не знают ещё, как мало мы способны хотеть.
В общем, саботаж — дело глупое, опасное и редкое. Ещё реже я слыхала, чтобы саботажников всё-таки ловили — уж больно трудно вычислить, кто именно снит незаконные предвидения. А если их и находили, о последствиях нас никто не оповещал. Но те, кто попадались, просто исчезали навсегда. Скорее всего, их ликвидировали, и сомневаюсь, что они отделывались лёгкой смертью.
Ну вот — почему я на этой лестнице думаю только о работе? И никогда ни о чём другом.
Когда лестница закончилась, Игнат выпустил мой локоть и, не сбавляя шага, пошёл вперёд. Я вышла наружу вслед на ним, и, закурив, смотрела, как он удалятся от здания по разбитой грунтовке. Ночь выдалась ветреная, налетающие порывы трепали волосы Игната и полы его пальто. Он шёл, сунув руки в карманы. Я тоже сунула руки в карманы и, выждав, пока силуэт Игната растворился в далёком месиве огней на шоссе, пошла вперёд. Под ногами у меня хрустела галька. Над пустырём свистел ветер.