—Так он и поверил,— вставил проснувшийся попугай.
—Он поверил,— сказал де ла Вурд,— и еще как! После того, как я разжевал его пепельницу, он поверил бы в то, что я— папа Иоанн Павел Второй.
—Так значит,— сделал вывод граф.— Степашин арестован.
—Именно арестован, сир. Нарядом милиции.— Виконт опустошил второй бокал вина.— На глазах множества соседей.
Цезарь хихикнул:
—Пусть теперь посмотрит на небо в клеточку.
—Нет, Цезарь,— сказал Леонард,— до суда дело не дойдет. Виконтовы доказательства уничтожат, а прокурор будет отстранен от дела. Степашин просидит в КПЗ самое большее до понедельника, пока его папа нажимает на соответствующие рычажки.
Леонард, затянувшись сигарой, выпустил в потолок облако сизого дыма, а Виконт продолжил:
—Степашина отпрыск со своим папашей будут всячески стараться не только замять дело об изнасиловании, они постараются всю вину свалить на девушку.— Он развалился в кресле.— Ее обвинят в том, что это она совратила «благопристойного» сына хороших родителей да и вообще была, так сказать, не совсем добродетельна. Сир, я желаю завершить дело,— наконец сделал вывод де ла Вурд.
—На следующей неделе,— сказал граф,— ты убьешь его. Степашин-старший берет взятки, приторговывает наркотиками и вообще ведет себя, как полная противоположность служителю закона. Вслед за сыном. Но в прокуратуре должны при этом остаться доказательства вины обоих. И да пусть правит несчастный случай. Хватит нераскрытых убийств.
Виконт криво усмехнулся:
—О, монсеньор, об этом можете не беспокоиться. Доказательств хватит, а дело обстряпаю так, что комар носа не подточит.
—Зато черт переломает ноги,— вставил с канделябра попугай.— Ежели судить о том, как помер бедный лаборант.
Де ла Вурд несколько не обиделся:
—А с тем у меня были особые счеты.
—Здесь только не ошибись,— приказал Леонард, делая последнюю затяжку.
Виконт кивнул:
—Да, сир, как прикажете.
Сигара графа исчезла бесследно. Леонард сделал глоток из чашки с кофе, потом произнес:
—Что касается Свинцова…
Аня влетела в комнату, как на крыльях. Если б дверь была заперта, то слетела бы с петель. В глазах девушки блестели искорки, щеки горели огнем, Наташа подумала, что это от мороза на улице. Но подруга была невероятно возбуждена. Она на ходу скинула шубу, сапоги, перчатки и, кинувшись к Торцовой, обняла ее так, что у той перехватило дыхание. От Анны пахло морозом, снегом и, вроде бы, каким-то мужским дезодорантом.
Наконец Аня отпустила подругу и заперла дверь в комнату.
—Ты не поверишь!..— начала было она, но Наташа прервала ее словами:
—«Сержио Армани»?
—Что?— не поняла ошеломленная Анна,— что ты сказала?
Наташа улыбнулась и повторила:
—Дезодорант «Сержио Армани»? Он им пользуется? Где же ты его нашла?
Подруга перевела дыхание, откинулась на подушку, закатила глаза и прошептала в каком-то экстазе:
—Такие глаза! Если б ты видела его глаза!..
—Мадмуазель Кошечкина,— сказала Наташа, щелкая пальцами перед лицом подруги,— очнитесь.— А потом рассмеялась переливчатым смехом,— или вы уже не мадмуазель?
Это подействовало отрезвляюще; девушка села.
—Ну, вот теперь рассказывай, где ты с ним познакомилась.
Взъерошив волосы рукой, Аня сказала:
—На улице.
—Да ты сума сошла,— вывела спокойно Наташа,— на улице, и уже целовалась?
—Кто тебе?.. Откуда ты знаешь?— удивленно произнесла ее подруга.
—Как мне не знать. Твои губы.
Аня подошла к зеркалу; красная помада кое-где была стерта.
—Ну всё, разоблачила.— Девушка присела опять рядом с Наташей.— Он…— начала она, но перебила себя: —Со мной случилось что-то непонятное. Не успела и глазом моргнуть, как уже целовалась.
—Я бы по морде треснула, если б он полез ко мне в первый же вечер,— как бы упрекая, сказала Наташа.
Взгляд Анны уперся в пол. С каким-то стеснением, с какою-то виной она признала:
—Не он полез, просто я ничего не могла с собою поделать.
Наташа хлопнула подругу по плечу со словами:
—Поздравляю второго члена клуба соблазнительниц!
Аня покатилась со смеху. Она долго не могла уняться. В ее мозгу засела взявшаяся, бог знает откуда, мысль о том, что Наташа подумает, что она сошла с ума. Наконец девушка остановилась, вытерла слезы.
—Он не хуже Витальки. Даже боялся прикоснуться ко мне. Хотя я видела, что безумно ему нравлюсь.
—Зовут-то его как?— спросила Наташа.
—Костей,— ответила Аня.— Когда я его поцеловала, он опустился на колено, поцеловал мне руку и признался, что умрет, если еще раз со мною не встретится. Представляешь?
—Я смотрю, ты в него втрескалась по уши.
В полдень у больницы имени Семашко из автобуса номер тридцать высадился маленький гражданин с вилкообразным шрамом на правой щеке. Он быстрым шагом миновал проезжую часть, направляясь к больнице. Целью его было травматологическое отделение. Найдя безошибочно это здание (больница размещалась в нескольких корпусах), гражданин вошел и был тут же остановлен вахтершей, подозрительно посмотревшей на его щеку. Не потрудившись объяснить и даже не раскрывая рта, господин со шрамом быстрым движением дотронулся правой рукою до лба женщины, и та ушла неизвестное куда, глядя перед собой невидящими глазами. Свинцов (а это, как вы уже догадались, был именно он) поднялся на второй этаж. На ходу плохонькое пальто исчезло с плеч, а на его месте появился халат, отвратительного вида шапку заменил белый докторский колпак. Проходя мимо поста медсестры, «доктор» легонько коснулся сидящей. Та молча снялась с места и скрылась в ординаторской. Тогда Свинцов распахнул дверь в двести девятую палату. Кроме Шипова в палате никого не было.