- Такая мелкота и сразу Цербер?
Собака гавкает в мою сторону, а потом оборачивается и лижет ладони девчонки. Беспалевно, ничего не попишешь. Подбивает клинья, причем очень активно.
- Ты его недооцениваешь, - заявляет она и расплывается в улыбке, глядя на этого косматого гаденыша.
- Цербер сторожит врата ада, а этому разве что мышей гонять доверят.
- Он еще подрастет и всем себя покажет.
Я не спорю. Пускай забавляется, лишь бы ей было по кайфу.
- Ой, давай здесь остановимся, - говорит Соня, когда мы проезжаем мимо парка аттракционов.
Я врезаю по тормозам.
- Ты давно катался? – спрашивает она. – У меня в городе ничего похожего не было, к нам лишь передвижной лунапарк пару раз приезжал.
- Я не катался.
- У вас тоже таких развлечений не было?
- Были, - кривлюсь. – Но я не по этой теме.
- А в детстве?
- Дед нанял учителей. Действующих военных. Они меня муштровали. Там было не до качелей и веселых горок. Точнее там свои аттракционы нарисовались.
- Подожди, - хмурится. – Я про то время, когда ты был маленьким.
- Так и я про него.
Она мрачнеет и берет меня за руку, ведет за собой. Псина мчится следом. Зря мечтаю, что мелкий гаденыш отвяжется, выберет себе другую хозяйку в толпе народа. Вот ведь упертая животина. Как приклеенный за моей Соней таскается.
Стремно тут. Куча детишек. Орут, хохочут, носятся вокруг будто угорелые. Видно, со всей страны мелкота сюда стеклась. Каникулы у них или чего еще?
Девчонка затаскивает меня на всякие странные штуковины. То на слабое подобие автодрома с дебильными игрушечными машинками, то на крохотные лодки. А потом я вообще стараюсь не разбираться, в чем участвую.
«Пчелка», блять какая-то. Долбанный «Паровозик». Гребаный батут с дутыми фигурами из детских мультяшек.
И самый пиздец – мне это нравится. Реально нравится. Без шуток.
- Ты чувствуешь? – спрашивает Соня и глаза у нее сверкают так ярко, что в момент ослепляют. – Вот сейчас. На резком спуске и подъеме. Вот очень странное ощущение глубоко внутри. В животе. Под ребрами. Чувствуешь, как разливается?
- Да.
Чувствую. И не только когда мы оказываемся на «Веселых горках», а постоянно. Я этим пропитываюсь насквозь.
Она смеется и уплетает сахарную вату за обе щеки. А мы с псом таращимся, слюной капаем. Он лаять и рычать забывает. Из моей башки просто весь мозг вытекает. Я не могу отвести от девчонки взгляд.
Потом хуже становится. Соня ест мороженое, заставляет представлять то, что явно строго запрещено в парке аттракционов.
- Слишком много сладкого, - говорю я.
- Так я люблю сладкое, - весело заключает она и чмокает меня в щеку, глаза прищуривает: - Ты же знаешь, Сахарок.
- Тогда почему удирала?
Я обхватываю ее за талию и притягиваю вплотную, хочу ощущать жар тела, хочу вбирать каждую реакцию внутрь.
- Я и теперь должна бежать, - роняет глухо. – Так будет правильно для нас обоих. Это единственный вариант. Но черт, я не могу. Ничего не получается.
Блеск в ее глазах гаснет, и я проклинаю себя за то, что поднял хреновую тему. Надо забить. На все забить. Хотя бы сутки без дерьма пожить. А лучше неделю. Месяц. Ну сколько выйдет.
Я целую ее. Долго и со вкусом. Смакую свой личный десерт.
- Пошли на колесо обозрения, - предлагает она, стоит нам разорвать контакт.
Телефон вибрирует в кармане, достаю его и открываю свежее сообщение. Там нет текста, только смайл с красным флагом. Знак того, что приближается опасность.
Я вырубаю мобильный. Надо лучше позаботиться о мерах предосторожности.
Глава 7
Следующую остановку мы делаем посреди безлюдной трассы. Соня хочет посмотреть на звездное небо. Время переваливает за полночь, намечается идеальный момент для обзора.
- Бедный, - бормочет девчонка, потрепав псину. – Совсем вымотался.
Цербер дрыхнет на заднем сиденье. Вряд ли мелкая шавка оклемается до завтрашнего утра. Вот и отлично, задолбал уже таскаться следом.
- Нам нужно поговорить, - ее шепот продирает изнутри.
Она забирается на капот, запрокидывает голову назад и слабо улыбается, застывает в таком положении на несколько секунд. Глаза сияют, сверкают, ослепляя меня, а потом вдруг наполняются слезами. Прозрачные капли срываются вниз, стекают по щекам, прочерчивают ломанные линии на бледном лице.
Дьявол раздери. Опять плачет. Какого хрена?
Я понимаю, целый год девчонка оставалась одна, непонятно, кто ее запугивал, на какие рычаги давил, через что ей вообще пришлось пройти без моей защиты. Я столько времени упустил, слонялся неизвестно где. Я должен был разобраться раньше. Должен был почувствовать, почуять, найти. Однако рефлексы точно отрубились, отказались служить, онемели в один момент.