— Ты — псих.
— Нет. Я не слетел с катушек. Я реалист. Потому что с настоящим, которое было бы, если бы ты умер, люди бы смирились. Ну а мы? О, для нас это было наилучшим вариантом. Что с того, что всех грязнокровок уничтожат? Вот бл*. Я даже не стану говорить тебе, насколько проще стала бы моя жизнь без них. И он все еще был бы рядом. Мой отец. Ублюдок. Я его люблю. Твоя дурацкая жалкая жизнь слишком много переломала нам.
Нам?
— К настоящему времени все было бы кончено.
Гарри едва слышно зарычал.
— Не стану притворяться, что счастлив быть здесь, Малфой. Но ничего из того, что ты тут только что сказал, не имеет смысла. Даже наоборот, лишь пригрузил меня этим самым смыслом. Обрисовал разницу между мной и тобой. И раз уж коснулись этой темы, то отбросив все твои отчаянные попытки притворства, чтобы быть рядом с ней, то ты выбрал дорогу смерти для таких, как Гермиона. Тогда как я умер бы, чтобы она жила.
Драко уставился на него.
— Естественно, это бессмысленно, — ответил он, — какой уж тут смысл. Но меня заставили в это верить. Он. Люциус. Лишь только я сделал первые шаги, все это вдалбливалось мне в голову. Грязнокровки — это отбросы. А ты… ты был гораздо хуже. Как я и сказал, ты причина того, что мой отец исчез в ночи. Ты — причина того, что когда он вернулся, война настолько извратила его разум, что он бил собственную жену. Своего собственного сына. Твое гребаное чудесное воскрешение — вот причина. Потому что все могло кончиться давным-давно, — Драко рассмеялся. — Какая ересь, не правда ли? А я в это верил. Верил так же, как маглы верят в зубную фею. Просто какой-то миф. Какое-то сказочное оправдание тому, что мир таков, каков он есть. Почему мы охотимся, будучи при этом сами жертвами, — он тряхнул головой. — И знаешь, что самое печальное в этом? Полная ху*ня. В том, что случилось, Поттер, нет твоей вины. В том, что ты живешь. И, может быть, он сам виноват. Может быть, виноват Волан-де-Морт, что пытался убить чертового ребенка. Даже не ребенка. Младенца. Все из-за этого, я же не тупой. А моя жизнь, если бы он смог справиться? Естественно, она стала бы проще. Для меня она чертовски бы упростилась. Скорее всего, у меня лет с 13 была бы целая подборка девок, чтобы я насиловал их. И все в этом духе, ну ты понял, — он перевел дыхание. — Я так рад, что во мне еще достаточно человечности, чтобы помнить о существовании других жизней вокруг меня. Чтоб уж совсем игнорировать их. Это уважение уж точно не было бы частью жизни, выбрав путь Волан-де-Морта. Выбрав путь моего отца.
— Я не понимаю, — Гарри нахмурился. — И что я должен? Мне что, проявить каплю уважения к тем другим, кто реально жаждет моей смерти?
— Что, совесть взывает, Поттер?! Не моя вина, что твой мозг высох и слишком плоский, чтобы думать о чем-то большем, чем добро и зло. О чем-то большем, чем черное и белое. Ты вырос в херовом Карамельном царстве, Поттер. Ты хороший мальчик, — Драко снова начал смеяться. — И это забавно, потому что все, что я только что сказал — все те бредни, что ты являешься причиной — вовсе не из-за этого я тебя ненавижу. Во всяком случае, больше не из этого. Я ненавижу тебя, потому что ты — сволочь, — он продолжил смеяться, чувствуя, как содрогается из-за этого тело. — Потому что ты всего лишь чертово недоразумение. Ты выхаживаешь тут повсюду, переполненный какой-то высокой целью. И мне плевать, что это за цель. Плевать, что ты нашел в этом. Вы все лишь толпа идиотов. Ты и этот твой рыжий полюбовник Уизли, со своим высокомерием, словно ху*вая школа развалилась бы без вас, — он облизал губы. — Но Гермиона? Не пойми меня превратно, я ее тоже терпеть не мог. Лет в четырнадцать она начала соблазнительно округляться, но оставалась все той же раздражающей маленькой сучкой. Но в ней всегда была одна вещь. Искренность. Она всегда была настоящей. Она руководствовалась принципами, с которыми родилась; никаких навязанных ролей во имя блага общества. Ее глаза наполнялись слезами, когда ей становилось грустно. Кожа покрывалась красными пятнами, когда она раздражалась. Она была… она такая ранимая. Такая настоящая.