— Хочешь знать почему? Не хочешь, но я все равно скажу, — закончил Брок.
— Могу догадаться, — сказал Уильям. — Мне стыдно за тебя, но хорошо хоть хватило совести сохранить все в тайне и не выставлять на всеобщее обозрение семью и друзей. Я заплачу сколько надо, но не возвращайся домой до тех пор, пока доктор не скажет, что ты в порядке. Но знаешь, сын, при всем при этом я восхищаюсь тобой… тем, что ты защищаешь… защищаешь свою репутацию. И надеюсь, лечение будет не слишком болезненным.
— Спасибо. Маме я сказал, что нашел себе кое-какую работу в Пенсильвании. Что же до репутации, то я берегу не свою. Твою.
— Спасибо и за это, Брок. Но знаешь ли, это одно и то же. Моя репутация — твоя. Я всегда старался сберечь твою, поддерживая свою.
— Понятно, — сказал Брок. — По-моему, тебе никогда не приходилось уезжать из дому дальше, чем в Филадельфию, да и то раз в полгода или даже в год.
— Это верно, — согласился отец, — в этом отношении мне везло.
Вернувшись из Филадельфии, Брок вернулся и в тир, и к своим на время оставленным привычкам. Быт свой он выстроил так, чтобы проводить с матерью, отцом и сестрой лишь необходимый минимум времени. На четвертом этаже дома на Второй улице у него были свои апартаменты — две комнаты и ванная. В девять утра или позже, убедившись, что отец ушел на работу, а мать за покупками, он вылезал из кровати и, свистнув в переговорное устройство (которое когда-то, будучи еще мальчиком, залил водой), давал понять прислуге на кухне, что можно подавать завтрак. Еду ставили на поднос и кухонным лифтом поднимали к нему на этаж, где горничная, уже занимавшаяся уборкой в одной из спален, заносила поднос в комнату Брока, ставила на мраморный столик и зажигала в спальне газовую горелку. Он неторопливо завтракал, одевался, просматривал почту и к тому времени, когда был готов выйти в город, выкуривал с полдюжины сигарет со сладким махорочным табаком (модными их не назовешь, но стоит сделать хоть одну затяжку — не оторваться). В одиннадцать, с последним ударом часов, Брок отправлялся на прогулку, маршрут которой пролегал на север по Второй улице, затем на юг, по Франт-стрит, вдоль реки, и заканчивался вновь в центре города, в клубе Форт-Пенна, где Брок проводил практически целый день. Завсегдатаем он сделался еще до того, как ему исполнилось двадцать пять; крохотный белый деревянный колышек рядом с именной табличкой, свидетельствующий о том, что член клуба находится в его помещении, появлялся на месте Брока раньше и извлекался из углубления в столе позже, чем у кого бы то ни было. С Ферфаксом, чернокожим привратником с лоснящимся лицом, принимавшим пальто и шляпы и отмечавшим присутствие членов в клубе, Брок обменивался самым беглым приветствием, словно бросая на ходу: «Я здесь, Ферфакс». — «Вижу, мистер Колдуэлл».