— Один раз, если кто забыл, даже в половине шестого. Точно, лично я на днях завтракал в половине шестого.
— Итак, господа, добро пожаловать на завтрак, если только… а, нет, глупость, конечно, приглашение отменяется. Ведь если вам захочется встать так рано, то это будет означать, что вечеринка прошла неудачно. Надеюсь, увидимся завтра во второй половине дня.
— У меня, боюсь, не получится, — сказал Сидни. — Возвращаюсь в Нью-Йорк.
— Как это? Туда-обратно? И даже не поговорим как следует? Жаль, жаль. Брок, может, у тебя все же получится уговорить старого однокашника задержаться? Или у тебя, Грейс?
— Вы очень добры ко мне, мистер Колдуэлл. Вы и миссис Колдуэлл. И Брок.
— Ну что ж, препоручаю вас моим сыну и дочери, нам с женой надо бежать. Надеюсь, вы все же передумаете. Доброй ночи.
Мистер и миссис Колдуэлл ушли, а Грейс сказала:
— Мне тоже пора. Доброй ночи, Пол. Доброй ночи, мистер Тейт. Доброй ночи, братец.
Вернувшись на следующий вечер в Нью-Йорк, Сидни вынул перчатки из заднего кармана фрака, из бокового — белую, с виньеткой, танцевальную программу. Изучив перчатки, он решил, что они нуждаются в чистке; изучив программку, бросил ее в мусорное ведро. Имена ему ничего не говорили, даже имя «Колдуэлл», ибо оно относилось к невзрачной девице, которую Брок привел на бал.
Сидни без конца писал и переписывал благодарственное письмо матери Пола, и еще одно, такое же, — обоим родителям Пола, и третье, самому Полу. Ему непременно надо было произвести хорошее впечатление, ибо через эту семью можно было вновь связаться с Колдуэллами. Еще более тщательно он обдумывал письмо миссис Колдуэлл.
Дорогая миссис Колдуэлл, не могу найти слов, чтобы выразить свою признательность за гостеприимство, оказанное мне, совершенно незнакомому человеку, которого Вы приветили у себя дома на время краткого (для меня) визита. Достаточно будет сказать, что пребывание у Вас было самым радостным событием моей поездки в Форт-Пенн, и то радушие, которое я встретил в Вашем доме, позволяет мне считать себя причисленным к узкому кругу Ваших друзей на тот случай, если Вы решите посетить в Нью-Йорк, надеюсь, в ближайшем будущем.
От души Ваш.
Еще по пути на вокзал в Форт-Пенне Сидни остановился у цветочного магазина и попросил продавца подобрать букет (стоимостью в пять долларов), который и послал миссис Колдуэлл. При этом ему хотелось, чтобы и письмо было написано максимально красноречиво, и, закончив его, он испытал чувство гордости. Суть состояла в том, чтобы ясно дать понять, насколько бы ему хотелось оказаться в списке лиц, приглашенных на бал Грейс, и Сидни казалось, что с задачей своей он справился вполне успешно. А уезжая от Колдуэллов, он не преминул «забыть» у себя в комнате военную щетку для волос, на серебряном ободе которой было четко выгравировано: С.Т.
Благодарственное письмо было вскрыто во время завтрака в присутствии адресата, ее мужа, ее сына и ее дочери.
Миссис Колдуэлл. Славное письмецо пришло от Сидни. Сидни Тейта.
Уильям Колдуэлл. В самом деле? Прочти.
Брок Колдуэлл. Да я и так скажу, что в нем. Ему понравился Форт-Пенн, но больше всего понравился наш дом и наша замечательная семья.
Миссис Колдуэлл. Верно, он пишет, что встреча с нами — самое радостное событие всей его поездки.
Брок Колдуэлл. Естественно, естественно. Видит Бог, на балу он вел себя довольно грубо.
Эмили Колдуэлл. Грубо? Как это грубо? Мне он грубым не показался.
Уильям Колдуэлл. Мне тоже. Мы, правда, увиделись практически на ходу, но он произвел на меня впечатление молодого человека с безупречными манерами, безупречными.
Брок. Ну конечно, он слишком умен, чтобы плевать на пол…
Миссис Колдуэлл. Брок, прошу тебя, ты же за столом.
Уильям Колдуэлл. Действительно, в смысле манер ты мог бы у него поучиться.
Брок. Именно на это он и рассчитывает. Чтобы другие у него учились. Его манеры насквозь фальшивые, как и он сам.
Миссис Колдуэлл. Ты так и не сказал, в чем проявилась его грубость.
Брок. В манере. Не в манерах, а в манере. Можно все делать правильно, но так, что это выглядит, будто ты ковыряешь рыбным ножом в зубах. Он высокомерен. И даже не пытался выглядеть приветливым, не говоря уж о сердечности. Девушек заставлял зевать от скуки. Ни слова из него не выдавишь. Настоящий нью-йоркский хам, вот кто он. Надутый индюк, выставляющийся перед деревенщиной.