...Прием, оказанный "Женни", был довольно странным. Критики решительно не знали, что писать. Оригинальность соседствовала в фильме с банальностью, мелодрама вступала в противоречие с довольно необычными характерами персонажей. Многих шокировало место действия, а также новый неожиданный стиль диалогов.
Любовная сцена в фильме происходила на фоне канала Урк в убогом свете раннего утра, а героиню мы снимали на железнодорожном мосту, лицо ее было залито слезами, паровозный дым временами скрывал ее от зрителей. Сколько еще было необычных кадров! Ставили в тупик и диалоги. Один из персонажей, которого упрекают в мизантропии, оправдывается в ответ:
- Я люблю своего пса.
- Не смеши, -- отвечает собеседник. -- У тебя нет собаки.
- Вот именно.
Одна фраза никак не проходила. Жан-Луи Барро говорил о морском угре, живущем на большой глубине, и заканчивал разочарованно: "Если живешь на большой глубине, лучше там и оставаться".
Такая мораль вызвала гнев благонамеренной публики. Если, мол, живешь на дне, разве не лучше всплыть на поверхность, чтобы стать рабочим высокой квалификации на заводе "Рено"?
Так или иначе, спустя несколько лет продюсер Пинкевич признался мне, что фильм принес ему доход, в семь раз превысивший смету расходов...
У продюсера Корнильон-Молинье, майора в отставке и путешественника, были права на полицейский роман малоизвестного автора Сторера Клаустоуна "Первое оскорбление". Он нравился мне своим типично английским юмором.
Жак одобрил мой выбор. Название фильма мы нашли сразу -- "Забавная драма". Что же касается актеров, то нам трудно было отказать в нахальстве, ибо мы хотели снимать Франсуазу Розе, Мишеля Симона, Луи Жуве, Жан-Луи Барро, Жан-Пьера Омона. Что способно было напугать любого продюсера.
С помощью очень сильной съемочной группы мы сняли картину в рекордно короткий срок -- за двадцать три дня.
Это были двадцать три дня непрерывного хохота. Подчас приходилось останавливать съемку, чтобы дать актеру успокоиться. Внешне я сердился, а внутренне ликовал. Особый восторг вызывал Мишель Симон с его вздохами несчастного ребенка, с его репликами, произносимыми словно в замешательстве, оттого что правда в них всегда была перепутана с ложью.
Я думал, что так и не смогу снять сцену опьянения Симона и "Убийцы мясников" -- Барро. Последний все время начинал хохотать посреди съемки. Однажды, играя с Симоном, который стоял спиной к камере, Барро стал перемещаться, чтобы самому стать спиной. Я прервал съемку и спросил о причине такой импровизации.
- У меня не было сил сдержать смех, -- признался Барро.
Униженно, своим слабым, застенчивым голосом Симон выразил сожаление, хотя на самом деле был на седьмом небе.
Если бы мне надо было представить гения во плоти, я сразу же назвал бы Симона.
Мишель Симон ненавидел Жуве, который платил ему тем же с того дня, когда на сцене театра Елисейских полей ставил с ним "Зигфрида". За моей спиной они подчас обменивались колкостями. Оба дали клятву, что сведут счеты в одной из сцен фильма. Такая возможность им представилась в сцене обеда со знаменитой репликой "Странно, странно". Во всяком случае, оба рассчитывали на это.
Разумеется, меня не поставили в известность о том, что они решили напоить друг друга. В тот день шампанское лилось рекой. Всю сцену они играли сидя. Я ничего не замечал, пока по окончании съемки они не поднялись. Пошатываясь, Симон потопал за декорацию облегчить душу. Что касается Жуве, то он невозмутимо отправился в театр "Атене", где играл в спектакле "Троянской войны не будет" Жироду. Как мне рассказали на следующий день, в тот вечер Жуве был просто превосходен...
Публика отнеслась к картине скверно. Во время показа в "Колизее" слышались издевательские реплики. Такой же шум на моей памяти был в том же зале на премьере "Аталанты" Виго, что меня слегка утешило. А спустя два года то же самое произошло с "Правилами игры" Ренуара.
За исключением сатирической газеты "Мерль Блан", пресса разделала нас, как хотела, втаптывая меня с Жаком в грязь, называя сумасшедшими папенькиными детьми, решившими развлечься за счет родителей.
Второй раз в жизни я подумал, что моя карьера начинается отнюдь не благополучно...
Однако среди зрителей "Забавной драмы" были не только критиканы. Некоторые оценили ее юмор, достоинства режиссуры и игру актеров. Среди не скрывавших свое восхищение зрительниц были две дамы, которые тотчас позвонили своим мужьям в Германию -- те работали в Бабельсберге на студии УФА. Одна из этих дам была женой Рауля Плокена, отвечавшего за производство французских вариантов немецких лент. Другая -- Доминик, по прозвищу Додо -- жена Жана Габена.