— Кто-то звал меня?
Гарри открыл глаза и задергался сильнее. В серебряном кружеве света стояла большая фигура в черном балахоне. Синеватые пальцы с желтыми длинными ногтями сжимали палочку из бузины. Гарри понял все.
— Где Дамблдор?! — выкрикнул он, задыхаясь. Огромное щупальце давило на артерии, заставляя выхаркивать слова.
Фигура спустилась на две ступени. Желтые ногти зацепились за черную ткань и сбросили ее с лица. Перед Гарри стоял Он. В серебряных лунных сумерках светилась синяя змеиная кожа безносой головы. Он улыбался.
— Поотттер, на твоем месте я бы сказал последние слова не о жалком старике. — Волдеморт зажмурился от удовольствия. Гарри дрожал. Ему очень захотелось закрыть глаза, а очутиться у себя в гостиной рядом с Джинни. Он подумал про себя о том, что если и суждено умереть в этот весенний промозглый день так бесславно, то он хотя бы прожил свою жизнь не зря. Гарри потерял родителей в младенчестве, но всю жизнь он заставлял их гордиться собой. И они бы были горды! Он был смелым, он был лидером, он не сдавался в самые тяжелые минуты. Но, Мерлин, как же хочется жить!
Как хочется жить! Восемнадцать лет слишком маленький срок, чтобы покидать планету. Гарри хотелось жить. То чувство, которое он испытывал было сравнимо с похотью. Это была настоящая похоть, жажда жизни. Ему хотелось остаться в мире, хотелось улыбаться, страдать, ругаться, ссориться, переживать из-за подростковых проблем, а не умирать в тисках чудовищ. Фотография родителей, улыбающаяся в кладовке Джинни с расстегнутой рубашкой, Рон на тренировке, Гермиона на завтраке, гриффиндорцы в одинаковых свитерах от Молли… Мерлин! Как хочется жить.
Холодные синие пальцы подняли его подбородок.
— Итак, Поттер. Настало время свершиться справедливости. — Волдеморт просунул бузинную палочку между щупальцем и шеей.
— Да пошел ты нахер, ублюдок!
Гарри плюнул ему в лицо. По синей гладкой коже стекала слюна. И Гарри рассмеялся: это было так нелепо, что казалось смешным. Он видел, что в пустых красных глазницах светится огонь ненависти, но было уже все равно. Он все смеялся и смеялся. Как же хотелось жить.
— Авада Кедавра.
***
— Деннис?!
Джинни проснулась от хлопка двери. Поленья в камине потухли, в гостиной горела единственная свеча. Криви ввалился в комнату со стопкой талмудов, он очень запыхался.
— Привет, Джин. — он кивнул ей и начал подниматься к спальням.
Джинни вскочила на ноги, учебник с ее колен свалился на пол.
— Деннис, а Гарри где?! — выкрикнула она взволнованно.
Он пожал плечами и поправил сумку.
— Откуда я знаю, Джин. Я был в библиотеке, завтра пересдача. — он улыбнулся ей и поднялся к себе, хлопнув дверью.
Она оторопело посмотрела ему вслед.
***
Гермиона осталась в своем кресле. Она пыталась прийти в себя, но выходило откровенно плохо. Малфой вел себя как последний придурок, сексист, расист и просто напыщенный индюк. Но почему она реагировала именно так?!
Не сопротивлялась ему, не кричала, не била, а просто обмякла словно безвольная идиотка из сентиментальных романов? Поведение Тео было намного менее самоуверенным, но его она сразу записала в число тех, кого к себе не подпустит. Что с ней не так?
Гермиона сердито вытащила из волос шпильки и тяжелый венец и отбросила их на пол. От этого костюма у нее разболелась голова. А к Малфою она не испытывает ровным счетом ничего: он обычный избалованный папенькин сынок, который возомнил, что может бросаться на людей и прижимать их к себе, когда ему вздумается. Ну уж нет, если он продолжит свои действия, то очень скоро пожалеет, что связался с ней! Ей он не нравится, а все его слова вызывают отвращение.
Лишь в одном Гермиона была теперь уверена точно: брак Астории и Малфоя обречен на провал. И дело было даже не в том, что Малфой не очень-то рвался связать себя брачными узами. Они абсолютно не сочетались по характерам. Астория была прирожденной красавицей и охотницей, она хотела для себя поклонения и одновременной свободы, поскольку никогда не ограничивалась одним кавалером. Гермиона не была уверена в том, что Малфою понравился бы подобный уровень самостоятельности со стороны жены, более того, Гермиона вообще не считала, что он из тех, кто по своей воли женится в восемнадцать лет. Такие как он до сорока лет волочатся за всеми девушками на вечеринке, а потом находят себе пассию на двадцать лет младше, чтобы сохранить жизнь фамильному дереву.
Почему-то Гермионе хотелось думать именно так.
Она не верила в то, что Малфой способен на чувства к кому-либо.
Тем временем, вечер становился все более интересным: за портьерами слышался дребезг разбитого хрусталя, музыка звучала все громче и громче, доносились пьяные вопли, словно все там охватила единая агония. Гермиона не хотела выходить наружу, но уйти, миновав встречу с факультетом, не было возможности. Она сняла высокие туфли и босыми ногами подошла к занавесе, прислонившись щекой к мягкому зеленому бархату, Гермиона выглянула наружу.
К ее удивлению, на сцене крутились не стриптизерши и певицы, а стоял Грэхем Монтегю в костюме Соломонара, румынского колдуна, изменяющего погоду. Монтегю отрастил окладистую бороду, поскольку комплексовал из-за своего детского лица, и сейчас в белом балахоне и с крестами из платины на шее, действительно походил на древнего старца. Он держал в руках блестящий посох и что-то выкрикивал в толпу.
— …все мы знаем, что они не достойны нас! Я верю в будущее Волшебной Англии и в мировое будущее без грязи и мерзости этих недосуществ! Темный Лорд не был повержен, он помнит о том, как, начиная с древнейших времен, мы были унижены. Их Королева отказалась от брака с Лордом Армандом! Когда был шанс изменить ход истории, темный тупой недалекий народ начал жечь наших предков на кострах! — Грехем стукнул своей палкой по каменному полу и раздался радостный гул. — Они клялись убивать нас, уничтожать наших дедов, благодаря которым Вильгельм Завоеватель смог высадиться в Англии. Они не остановятся и сейчас, они не дадут жить уже нам!
Дафна Гринграсс подняла свой бокал, заплескав виски окружающих, и выкрикнула.
— Смерть грязнокровкам!
— Чистая кровь! — раздалось из толпы в ответ.
Гермиона нахмурилась. И выглянула из-за золотой бахромы сильнее. На лицах ее сокурсников виднелось радостное возбуждение.
— Я приму метку, когда вернется Темный Лорд, и буду защищать свою семью и волшебников от угрозы уничтожения! — орал Грехем дальше.
— Какой придурок. — прошептала Гермиона и отошла от занавеси. Она не верила в возвращение Волдеморта, но вся эта ересь, которую нес Монтегю и сокурсники ей не нравилась. Впрочем, пока они кричат и никому не вредят, наверное, это просто можно связать с воспитанием. Все они, включая Гермиону, жили в такой среде, где собственное превосходство над другими впитывалось с молоком матери, а мысли об обиде, нанесенной чистокровным инквизицией, культивировались из года в год. Гермиона вздохнула и вернулась в кресло.
Наверное, все будет хорошо. Жизнь слишком устаканилась за эти годы, чтобы в один момент резко измениться. А Монтегю пусть орет, если, сидя в папочкином замке в Уэльсе, он чувствует себя глубоко оскорбленным грязнокровками.
Ее внимание вдруг привлек конверт, брошенный рядом с диваном. Белый краешек, торчавший рядом с ножкой, отчетливо виднелся в темноте. Гермиона оглянулась на портьеру, а потом снова посмотрела на письмо. Взять? Или нет?!
Мерлин, она не знала, что ей делать. С другой стороны, Малфой шантажировал ее, угрожал ей, применил физическую силу! Это будет маленькой местью с ее стороны, у нее тоже появится защита от него, а что там в письме написано Гермионе совсем не интересно. Это правда.
Она поднялась и вытащила сухой хрустящий пергамент на свет. Впрочем, никакого света в этой каморке не было.
— Люмос. — тихо прошептала она.
Черные буквы засохших чернил витиевато расселись на страницах, исписанных твердой аристократичной рукой.