— А что еще она сказала обо мне?
— Что ты безжалостен, эгоистичен…
— Это правда.
Картаук засмеялся.
— … и честен.
— Это она сказала?
— Нет, это мое личное впечатление. — Картаук посмотрел в другой конец помещения, где Джейн и Ли Сунг, сидя на полу, играли в карты. — Джейн, похоже, отказывается заметить в тебе хоть одно положительное качество. Я не стал переубеждать ее. Для Джейн намного безопаснее верить, что ты — дьявол во плоти.
— И когда ты пришел к ней, ты признался, что сбежал от Абдара?
Картаук кивнул.
— Сначала я не хотел говорить об этом. Но Джейн с такой готовностью вызвалась помочь мне, что было бы нечестно не предупредить ее.
— И что же?
— Как видишь, ее это не остановило. Она обеспечивала меня едой, инструментами, помогла перебраться сюда. Разве непонятно? Она спрятала меня под свое крылышко, а я смог заняться дверью, уже не беспокоясь ни о чем другом.
Руэл нахмурился.
— И тебя не заботило, как сильно она рискует из-за тебя?
— Ей надо было выполнить заказ махараджи. Мне необходимо было работать и находить где-то еду. — Картаук вскинул голову. — Кому, как не тебе, это должно быть особенно понятно… Стремясь к своей цели, ты становишься таким же одержимым. Возьмем, к примеру, тот же Циннидар…
— Да, — медленно кивнул Руэл, — ты прав. Ли Сунг сказал, что ты сам выбрал этот храм.
— Я знал, что здесь можно разобрать одну из стен и сделать печь для отливки двери. Никто сюда не приходит молиться. А красота — тоже служение божественному началу. И я не считаю, что осквернил этот храм своим присутствием.
Руэл усмехнулся.
— Не сомневаюсь. — Но его улыбка исчезла, когда он посмотрел в сторону Джейн. В последнее время это происходило с ним постоянно. Он заявил, что собирается относиться к ней как к ребенку, но в первый же день посещения храма его благие намерения развеялись как дым. Что за дьявол в него вселился? Такого чувства он не испытывал еще ни к одной из женщин. Не только его взгляд постоянно устремлялся в ту сторону, где сидела Джейн. Но всякий раз при этом он испытывал потребность и прикоснуться к ней.
Туго заплетенные волосы Джейн при свете огня отливали бронзовым цветом. И в кончиках пальцев он тотчас уловил непонятное покалывание. Оно бы исчезло, будь у него возможность распустить волосы, погрузить пальцы в шелковистую массу и соскользнуть вместе с этим золотистым водопадом по ее плечам, по груди, по спине. И как только он представил эту картину, ему опять захотелось увидеть ее обнаженной, со страстным выражением на лице, которое вспыхнуло у нее в вагоне махараджи. Горячая волна прошла по телу и сконцентрировалась в самом низу, принеся ощущение неразрешимой тяжести.
Джейн сжалась. И Руэл понял, что она угадала его желание. Хотя Джейн и не отводила глаз от карт, ей все равно не удавалось обмануть его. И когда она нервным, порывистым движением подняла руку, чтобы откинуть с виска завиток волос, рукав ее рубашки сполз, обнажив красивую руку. Еще одна жаркая молния пронзила его. Конечно, ему трудно сдерживать себя. Но утешением служит по крайней мере то, что он не одинок в своих страданиях. Джейн догадывается о том, что ему приходится переживать, и сама страдает не меньше.
И все же почему он не может отвести от нее глаз?
— Да! Ей лучше держаться подальше от тебя, хотя ты, безусловно, придерживаешься иного мнения, — пробормотал Картаук. — И ситуация обостряется с каждой секундой, не так ли?
Руэл резко отвел глаза от Джейн.
— О чем это ты?
Картаук улыбнулся.
— Если бы я вырезал не голову, а всю статую целиком, мне пришлось бы изготовить изрядное количество фиговых листов, чтобы прикрыть одно всем известное место.
— В таком случае, очень удачно, что ты сразу решил ограничиться верхней половиной.
Картаук уверенными движениями срезал стружку.
— Видишь ли, признаки желания не ограничиваются только низом. Стиснутые скулы, раздувающиеся ноздри, рот, который…
— Мне жаль, что я доставляю тебе столько хлопот…
— Вожделение, которое так красноречиво проступает на твоем лице, придает ему первозданную красоту.
— Ценой тех неудобств, которые мне приходится испытывать, — Руэл попытался слегка изменить позу. — Долго мне еще придется так сидеть?
— Завтра, наверное, я смогу закончить, — задумчиво ответил Картаук. — У меня такое ощущение, что это будет одна из лучших моих работ. Я сам весьма доволен ею, что бывает нечасто. Если бы у меня только было…
— … золото! — усмехнулся Руэл. — Мне начинает казаться, что твоя страсть к нему еще сильнее, чем моя.
— Не сомневаюсь. Для меня золото означает красоту. Для тебя знаменует власть и силу. Но красота, в конце концов, всегда одерживает победу. Королей свергают, империи разрушаются, но искусство и красота переживают века. — Он помолчал и вздохнул. — Полагаю, ты с нетерпением ждешь обещанной платы?
— Способствовать созданию неповторимого произведения искусства — тоже своего рода вознаграждение.
— Мне почудилось или в твоем тоне проскользнула нотка иронии?
— Если бы это было действительно так, ты бы вряд ли сумел ее почувствовать. Я бы сделал все, чтобы скрыть это оскорбительное для тебя отношение к непреходящим ценностям.
Картаук громко рассмеялся.
— В самом деле. — Он вернулся к своей работе и уже другим тоном закончил: — Игрушка.
— Не понял?
— Пошли махарадже какую-нибудь необыкновенную игрушку.
Руэл непонимающе смотрел на него.
— Ты имеешь в виду детскую игрушку?
— Поверь мне.
— Чтобы завоевать благосклонное внимание одного из богатейших вельмож Индии, ты предлагаешь мне подарить ему детскую игрушку?
— Потому что он недалеко ушел от ребенка по своему развитию. Думаешь, каким образом мне удавалось выдерживать его причуды в течение шести лет? Он бы извел меня, если бы я не нащупал его слабое место. Я знал, как отвлечь его внимание, когда он становился слишком назойливым и раздражительным. — Увидев сомнение на лице Руэла, Картаук сердито закончил: — Савизары, следуя кастовым запретам, женились только на своих близких родственницах, чтобы не выпускать и не дробить своего богатства. Ничего удивительного, что со временем наступило вырождение. И махараджа, и его сын каждый в своем роде остались на уровне ребенка. Только один просто капризный и взбалмошный, а второй — злой и мстительный.
— Абдар не ребенок.
— Нетерпеливость в достижении желаемого, неспособность понимать других людей, нежелание считаться с их чувствами, вообще неумение видеть в них тоже живых существ, его самомнение и эгоизм — все эти качества с возрастом только развились. Но взрослым он так и не стал, — язвительно улыбнулся Картаук.
— Игрушки… Это звучит так просто… Подозрительно просто.
— Я знаю одного мастера-ювелира. Его зовут Намир, он живет на Пальмовой улице. Он давно занимался изготовлением одной сложной игрушки. Скорее всего он ее уже закончил. Заплати ему, не жалея денег. Думаю, эта игрушка того стоит. Я часто прибегал к его услугам, и махараджа всегда оставался доволен.
«Неужели это правда?» — недоумевал Руэл. Он попытался вспомнить все, что когда-либо слышал о махарадже.
«Он не интересуется ничем, кроме своей железной дороги…»
«Его завораживает внешний блеск»…
Это подтверждало слова Картаука.
Стремление Савизара потворствовать своим желаниям, ничем не объяснимые прихоти, капризное желание, чтобы они были исполнены именно так, как он требует, — все это свидетельствовало о том, что характер его мало чем отличался от характера ребенка.
— Но почему никто не пользуется этим?
— Не все обладают моей проницательностью. И многие считают, что, заполучив требуемое, он наконец успокоится. И потом, безопаснее считать махараджу сумасбродным, а не слабоумным.