Сидит, бывало, Хачипап, жмет сок желтой медовой груши на жареную рыбу да еще вином приправляет, а сам рассказывает:
«Говорят, камень для постройки храма возил бык моего прадеда. Всего один бык. Вон из той каменоломни, что в лесу…»
В той лесной каменоломне сейчас ребята из нового поселка обтесывают сине-розовые глыбы туфа для своих сине-розовых домов…
«Быка похоронили неподалеку, у опушки. И могилу эту люди считают святой. Стоит какому-нибудь быку занемочь, приводят его туда и пускают кровь из уха, чтобы выздоровел…»
Я слушал Хачипапа разинув рот. Чтобы я закрыл его, старик протягивал мне ломоть хлеба с рыбой и приговаривал:
«Ешь, сынок. На свете еще и не такое бывает…»
Притолока Цицернаванка не замшела. Она взывает пышно-цветными письменами: «Да услышу я голос твоей радости».
Вчера свет в озере не подал мне голоса. А жаль.
Обжигая губы, я все повторял слова, начертанные на камне в глубокой древности: «Да услышу я голос твоей радости».
Глаза того, кто создавал этот храм, тоже, наверно, видели свет в водах озера. И свет этот стоном сердца излился в камне.
На притолоке высечен в камне еще и кудрявый крылатый ангел. Глаза и губы его смеются, взывают ко всему живому: «Радуйся и ликуй».
В те далекие дни безвестный каменотес поделился своей радостью, изваял песнь-хвалу всему сущему: «Радуйся и ликуй».
А чему мне радоваться?
Вернись, звезда Цицернаванка, дай свет моим глазам, и я буду радостным, как этот рассвет, и ликующим, как медведь, запустивший лапу в медоносный улей.
Мрачные дубы глухо шелестят, роняя желтые листья-слезы на крышу храма и мне на плечи.
Следы коня ведут меня в глубину леса. И за спиной мне чудится мольба:
Иссякшая тропа подступает к улице, и я неожиданно обретаю себя в новом поселке.
«Радуйся и ликуй».
Поселок, словно свешенный прямо с неба, навис над рекой.
Не поселок — лес садов. Золотя крыши и кроны деревьев, отдыхает солнце. На балконах лимоны в кадках и кошки с зелеными глазами, похожие на диких.
Свои тяжелые лапы опустила на плетень изнемогающая от ноши груша. Рядом рдеет румяными плодами яблоня. Чуть дальше нежит под солнцем свои алые кудри дерево кизила.
«Радуйся и ликуй…»
Женщина тянет на веревке упирающегося мула и ворчит:
— Чтоб обрушилось на нее небо, на председателя.
…Со звоном рушится светлая молитва. Такое злое проклятье в этом сине-прозрачном ущелье?..
На муле перевешена пара корзин, а в них фрукты. Нет, не фрукты — осколки солнца, источающие мед сквозь плетенье корзин.
Из соседнего сада налетает Меликова Астг:
— Эй, кого это ты проклинаешь?
Женщина с мулом сердится:
— А что она нос задрала? Вот уже семь лет, как мой брат за ней волочится. Другого такого во всей Армении нет, а она, твоя родственница, отказывает ему. Вишь, гордячка какая…
Женщина берет из корзины горсть инжира, нет, горсть солнца, протягивает мне.
— Полакомись, пришелец.
Она сует инжир мне в руки.
Астг подходит к плетню.
— Твоего брата мы и псом не держали бы в нашем дворе!.. — говорит и смеется.
Женщина с мулом отталкивает ногой щенка, чтобы мул не затоптал его. Астг протягивает мне два персика.
— Ешь. Не обращай внимания на ее брехню.
Я тотчас соображаю: не обо мне заботится Астг, просто освобождает руки, того и гляди, бросится на женщину с мулом.
— Пусть твое проклятье обернется на тебя!
— О ком это она, Астг? — спрашиваю я.
— О нас! — задыхается от злости звезда Мелика. — О нашей Астг. Брат у нее, видишь ли, начальник. Думает, этого достаточно, чтобы за нашей Астг волочиться.
Кровь приливает мне в голову.
— Ну и что?
Астг не замечает волнения в моем голосе.
— А ничего. Она и глянуть на него не желает! — Астг оборачивается и гневно смотрит вслед удаляющейся женщине. — У, чертовка, пусть проклятье обернется на тебя!
Из глубины сада доносится голос девочки, той, что поила меня «кусачей» водой:
— Мам, Хачик дерется!
Это новый поселок, здесь создают море, чтоб напоить распростертые от горизонта до горизонта земли Ладанных и других полей, извечно стонущих от жажды и безводья.
Это новое поселение: с электрической цепью в туннеле, со стеклянным кафе, со своим сельсоветом и председательницей Астг, которая не желает замечать влюбленного в нее начальника.
Фруктовый мед течет из сосков молодых деревьев нового поселка. Деревья запрокинули свои кроны на крыши, обвили стены.