— А парикмахерская тут есть? — спросил я.
Он с укоризной взглянул на меня и сказал:
— Сами должны уметь бриться. Раздобудьте бритву, и через час явитесь ко мне бритый.
Легко сказать. А если я никогда еще не брился?.. Сахнов дал мне свою бритву. Я попросил было, чтоб он меня побрил, но Сахнов отказался.
— Учись, сынок. Лейтенант ведь приказал.
Деваться некуда. Пришлось самому взяться за незнакомое дело. Да это же экзекуция! И все на собственной шкуре!.. Каково, а? Раздирая в кровь лицо, я кое-как справился и облегченно вздохнул. Пошел доложиться лейтенанту.
— Сами побрились? — спросил он. — Молодец!
Это было мое первое поощрение от командования.
Серож добыл мне бритву и помазок.
Сахнова назначили заряжающим, меня — наводчиком, а Серож подносчик мин. Все трое — в одном расчете.
Миномет — оружие новое не только для нас. Командир нашего расчета, сержант, тоже не очень с ним знаком. Сахнов недоуменно развел руки, стоя над еще несобранным минометом.
— Что нам теперь делать? И зачем только меня поставили заряжающим?
Вместе с орудием нам выдали руководство и описание материальной части миномета. Я начал читать его, пытаясь разобраться, что к чему. Сахнов и Серож помогали мне. Наконец нам удалось свести концы с концами и, сладив три наиболее крупные части и множество мелких деталей и винтиков-шпунтиков, собрать и зарядить наш миномет.
Спустя три дня перед всей нашей ротой мы с Сахновым испытали свое орудие. С третьего удара нам удалось поразить условную цель, находившуюся в двух километрах от нас.
Классное орудие — миномет, только уж больно тяжелое. И ствол, и лафет, и тренога — все у него неподъемное. Я как наводчик таскаю на себе ствол, а это ни больше ни меньше — целых тридцать пять килограммов. В иные дни километров по пятьдесят — шестьдесят отмахиваем, а я все с ней, с ненаглядной своей ношей. К тому же еще винтовка, лопата, противогаз, всякие специальные приспособления для наводки и прочее. В общем — обычная жизнь готовящегося к бою солдата. Наконец я избавился от ощущения своей ненужности, никчемности. Теперь-то я человек, у меня есть оружие.
Дело у нас нелегкое. Подъем в шесть утра. В исподнем выскакиваем на улицу, прямо на снегу делаем зарядку. Потом умываемся-обтираемся ледяной водой, одеваемся и строем идем на завтрак.
День, весь целиком, проводим на полигоне. Возвращаемся в десять вечера, и опять же строем — на ужин. И туда и обратно непременно с песней. Сахнов знает только одну-единственную песню.
поет он.
И хотя это не какой-нибудь марш, мы дружно подхватываем:
Отбой в одиннадцать. Нелегкая жизнь, но мне она по сердцу. И никогда еще я не чувствовал себя таким здоровым, бодрым.
Сегодня третье февраля. Месяц и шесть дней, как мне восемнадцать лет. От записей моих веет воинственным духом.
Нам выдали новое обмундирование.
Ватные брюки, телогрейку и шинель, оставшиеся у меня еще от стройбата, я свернул и сунул в вещмешок. Хочу послать домой. Мама выменяет на картошку или на дрова. Все — дело. А пока я положил вещмешок в изголовье вместо подушки. Однако вездесущий ротный старшина скоро углядел мой «клад» и велел все срочно ликвидировать:
— Выкинь эти лохмотья! Не смей мне портить вид казармы!
Как назло, в этом селе нет почты. Съездить хоть на день в Курган мне не позволили. Ничего не поделаешь; я решил, когда пойдем на учение, по пути выбросить вещички на свалку. Сахнов отсоветовал:
— Погоди еще.
На другой день Сахнов снес мои пожитки в село и выменял там на хлеб и на сало. Обрадовались мы несказанно. Того, что нам выдавали, не очень-то хватало. И вот неожиданная добавка.
Но и сало и хлеб скоро стали мне поперек горла. Как-то вечером Сахнова вызвали в штаб полка. Он ушел удивленный и испуганный и вернулся очень подавленным.
— Барахлишко, что я продал, застукали. Пришлось следователю сказать, что они твои, сынок. Накажут теперь нас.
— Так они же у нас не ворованные, за что наказывать? — удивился я.
— Накажут, — вздохнул Сахнов. — Тебе-то ничего. Ты впервые влип. А меня уже дважды тягали за эдакие делишки…
Надо было идти в штаб — за мной явился посыльный. Призвал на помощь все свое самообладание и пошел. Вся надежда на то, что проданные вещи я не украл, они мои. В стройбате нам их выдали. А сапоги я сам купил, на свои деньги.