И, словно бы догадываясь о моих думах, лейтенант сказал:
— Всем нам место на фронте. И не завтра, так чуть позже мы все отправимся воевать. Но чем раньше, тем лучше…
— А значит, — прервал его я, — давай прямо сейчас и двинем!..
Он даже не улыбнулся.
— Командованию лучше знать, где нам сейчас быть, а когда там понадобимся, отправят.
Это меня не утешает. Конечно, где должен находиться Лейтенант Арам Арутюнян, командование знает точно. У него есть боевой опыт, и, как мне кажется, он еще совершит героические подвиги, к тому же он старше меня на целых пять лет, у него рыжеватые усики, и вообще он — настоящий мужчина. А я кто? Какое дело командованию до меня? Я еще мальчишка и никогда не служил в армии. Часто простуживаюсь и… Мне надо самому напомнить командованию о моем существовании. Надо доложить им, что я очень и очень хочу попасть на фронт, воевать хочу. Ведь я… Поверьте мне, я смогу хорошо воевать! Поверьте мне!..
— Так что же нам делать, товарищ лейтенант? Ведь враг приближается к Москве!
— Да, — кивает лейтенант, — трудно осознавать, что мы так стремительно отступаем, оставляем наши земли и наших людей…
Караганда очень далека от передовой, но я и здесь ощущаю грозный натиск войны, и желание попасть на фронт крепнет во мне день ото дня.
В письме мама написала, что моего брата, который на несколько лет старше меня, отправили на фронт. Брат мой — военный, и очень он любит это дело. Значит, ушел? Выходит, дома сейчас нет мужчины? Остались только девять женщин. Запаслись ли они дровами на зиму?
Сегодня двадцать четвертое сентября. Через три месяца и четыре дня мне исполнится восемнадцать лет. Записи мои не знаю на что и похожи.
Наш батальон разместился в одном из пригородов Караганды. Разбили большие, длинные палатки, прямо в открытом поле. Из дерева сколочен только один домик для медпункта. В нем — Шура. Я ее вижу очень редко.
Здесь мы тоже роем. Котлован. Под фундамент для завода.
Вечерами, после нелегкого трудового дня, мы обычно собираемся и поем. Все больше грустные песни.
В одной из палаток устроили нечто вроде клуба-читальни. И меня снова сделали заведующим. Я развесил плакаты и лозунги, разложил книги. Стал выпускать стенгазету, сразу на четырех языках: на русском, армянском, азербайджанском и грузинском.
Как-то ко мне подошел боец. Я не знал его.
— Не разживусь ли у тебя бумагой для курева?.. — спросил он.
Это был довольно высокий человек, лет тридцати — тридцати пяти.
Я протянул ему целую газету. Он удивился:
— Такой богатый?..
— Не очень-то, — ответил я. — Просто ты мне понравился, дружище.
Он усмехнулся.
— Чем бы это?.. Однако будем знакомы. Моя фамилия Сахнов. Запомни, может, пригожусь. Я штукатур.
— Это твоя профессия?
— Профессия у меня совсем другая. Просто я научился этому. Стоящее дело.
Почему-то он показался мне странным. А в общем — обыкновенный боец Александр Михайлович Сахнов, родом из западных краев России. И сложением, и речью он какой-то весь кряжистый, от земли. И вид у него внушительный.
— Мою деревню фашисты захватили, — сказал он. — Я в ней тогда не был, слыхал только. Да хоть и был бы, что бы я сделал? Почему все так получается, ума не приложу? Ты хоть что-нибудь понимаешь?
— Думаю, причина в том, что враг очень сильный…
— Это и дед мой может засвидетельствовать из могилы, — буркнул Сахнов. — Я спрашиваю тебя: почему он сильный? А мы, значит, нет?
Так мы с ним и не пришли к единому мнению. Но одно было ясно обоим: неравенство сил не может быть долгим, очень скоро наша чаша на весах станет еще тяжелее. В нас вселяло веру и то, что страна напрягает все силы, чтобы остановить врага. У нас есть союзники. Эмигранты-чехи создают свое войско в пределах нашей страны. И поляки тоже. Они, как пишут газеты, скоро отправятся на фронт.
— Тоже сила, — говорю я Сахнову, — тоже помощь!
— Для верности ты лучше надейся на свои кулаки, — усмехается Сахнов. — Я вот, браток, удивляюсь, почему нас не отправляют на фронт, — меня, тебя? Штукатурить ведь и бабы могут. К тому же завод вполне можно разместить и в неоштукатуренном здании…
У всех одно на уме. Все мы с тревогой следим за событиями на передовой. Ребята нашей части, едва придут с работы, бросаются ко мне в читальню: какие новости с фронтов? По приказанию комиссара я регулярно отмечаю на карте города, которые оставляют наши, отходя на восток. Это очень тяжелая обязанность, но ничего не поделаешь. Бойцы долго разглядывают захваченные гитлеровцами города и области и молча отходят от карты. И кажется, будто они присутствуют на погребении близких. Черные кружки, которыми я отмечаю передвижения наших войск на карте, уже поджались к Москве. Неужели мне еще предстоит окружить черным и столицу!.. Нет, не верю в это!