Не бросит взгляд на окна, не покосится даже на густую сирень, но и не глядя видит — за домом Сянкуса блестит в тени деревьев «Волга»; во дворе режутся в бадминтон пузан муж и, кубышка уже, молодая женщина. Загорелые потные тела лоснятся на солнце (Сянкувене хвастается перед бабами: «Моя дочка с зятем каждое лето в Сочи ездят! Как, вы не знаете, что такое Сочи?!»). В избе Марчюкониса запущен на полную мощность приемник, сопрано надрывно выводит: «…пропало все, и нет возврата…» Дом Дайнюса она видит издалека. Новый коттедж из белого кирпича, застекленная терраса, дверь и оконные рамы выкрашены в желтый цвет. Прошлым летом здесь высились груды кирпича, кучи гравия, а сейчас даже деревца посажены; жалкий у них вид, правда, — чахнут в такое лето, листья побелели от пыли, свернулись трубочками. Перед домом, на огороде, копошится Дайнюсова мачеха. Шаруне слышала… Мать рассказывала — в деревне о ней всякое болтают… Ладно, Шаруне сплетни слушать не любит, ей даже нравится, что и в деревне есть женщины… с яйцом, как сказала бы мама. Дайнюсова мачеха встает, набрав пригоршню свежих огурчиков, провожает взглядом Шаруне, пока та не проходит мимо, и тогда только зовет:
— Мадонна! Где ты, доченька? Кушать беги.
По дороге приближается грузовик с соломой. Шаруне бросается на обочину и прикрывает ладонями щеки: облако пыли обволакивает ее, пыль садится на руки, на волосы, на новое платье. Немного погодя открывает глаза; во рту какая-то горечь (нет, это иная горечь, не как от картофельной ботвы). Пыль медленно оседает на деревьях, на пожухлой придорожной траве.
На почте — ни души. Шаруне подходит к деревянной перегородке, видит на ней недописанную телеграмму: «Срочно приезжай, в аварии погиб…» Кто погиб? Почему здесь эта телеграмма?..
Из приоткрытой двери за перегородкой выходит краснощекая девушка, так располневшая, что Шаруне в первую минуту даже сомневается: она ли?
— Шаруне! Здравствуй, Шаруне, и не заходишь…
— Привет, Домицеле. Недавно в деревню приехала.
— Задаешься, куда уж нам до тебя, знаю, знаю, забыла старых подруг, ни к одной не заходишь, кого ни встретишь, ни спросишь — говорит: а как же, не была, не заходила, прячется, что ли, видеть нас не желает!..
Домицеле тараторит, не переводя дыхания, еще гуще краснея, потом спохватывается:
— Ты не обижайся, Шаруне, я ж так, по-простому, у тебя-то другая ситуация, что ли, а я вот техникум кончила, да тут увязла, и никакой перспективы, скука, мужиков нету, а если какой и остался, то и кривой и дурной, лучше уж самой перебиваться. — Она глубоко вздыхает мощной грудью и продолжает: — В городе-то классно, выбирай кого хочешь, а для такой, как ты, и вовсе нет проблемы, не знаю, что бы отдала, чтоб в город перебраться, бросить работу, что ли, да на стройку пойти, в общежитии комнатку дадут, тогда уже другая перспектива!..
Она и в школе болтушкой была, думает Шаруне, но ведь не такой же! Интересно, как она будет говорить еще через десяток лет.
Пока Домицеле, разинув рот, вбирает в легкие тяжелый, пропахший клеем и сургучом воздух, Шаруне успевает сказать:
— Вильнюс мне дай.
Она называет номер телефона.
— Фамилия?
— Чья? — не понимает Шаруне.
— Да в Вильнюсе.
— Не надо, кто подойдет.
— Не надо, так не надо… Сейчас…
Домицеле крутит диск телефона, просит принять заказ, повторяет номер.
— Ухажеру звонишь? — спрашивает она и крепко закусывает губу.
Шаруне ждала этого вопроса, из-за этого вопроса, пожалуй, она так долго и не решалась сюда прийти.
— На работу… по делу… насчет отпуска, — запинаясь, начинает она. Вот идиотка, не может спокойно такую чепуху сказать; как шестнадцатилетняя, ей-богу. — Может, прибавят денька два, а то по-дурацки получается — в четверг выходить. — Но на всякий случай меняет разговор: — Телеграмму не дописали. Кто это погиб?
— Да ты не знала его, что ли, Пилипайтиса из Смальгяй, сын пьяный на мотоцикле ехал, в автобус врезался. А Дайнюса как ты встретила, он все о тебе да о тебе, хороший парень, красавец, да вот никого не видит, одну тебя, сама знаешь, школьная любовь, но у тебя, наверно, в городе есть перспектива, что ли, как не будет у такой, ты только не обижайся, но Дайнюс и мне по вкусу, не знаю, что бы отдала, чтоб…